Послесловие

Пожертвования

«Известие о рождении и воспитании патриарха Никона» Иоанна Шушерина - это замечательный литературный памятник и вместе исторический документ, свидетельство человека, близко знавшего и любившего опального патриарха. Житие, составленное Шушериным, долго ходило в списках, снискав популярность у нескольких поколений читателей, и послужило основным источником последующих жизнеописаний. Но при всех своих достоинствах оно не может претендовать на целостное отображение фигуры Никона - «самого великого человека в русской истории», по слову митрополита Антония (Храповицкого).

Для православных имя патриарха Никона, инициатора церковной реформы и грандиозного храмоздателя^{Соборный храм Иверского монастыря на озере Валдай, величественная и вместе изящная белокаменная громада, по свидетельству посетивших в 1655 году Ивер патриархов Антиохийского и Сербского, «и просторнее, и красивее, и выше соборного храма московского» - Успенского, а Новый Иерусалим, «подмосковная Палестина», воздвигнутая Никоном во образ земного Иерусалима и Иерусалима горнего, своим размахом, мощью, образной глубиной, архитектурным совершенством приводит в изумление.}, крайне притягательно, но и далекий от веры человек не может не подпасть под обаяние этой колоссальной личности.

Кем же был патриарх Никон? Святым, заточенным за слово Божие, неправедно гонимым, подобно святителю Иоанну Златоусту, с которым он часто себя сравнивал, - таким мы видим Никона в «Известии...» Шушерина; или упрямым и жестоким властолюбцем, как он изображается во многих авторитетных исторических трудах?

На первый взгляд «дело патриарха Никона» кажется вполне ясным: он самовольно оставил паству, не смирился ни перед царем, ни перед собором русских архиереев и вселенскими патриархами, не признал их правоты и не считал себя низложенным; наконец, он не простил царя, перед смертью просившего прощения, - похоже, в нем не было смирения, послушания и кротости, без чего нет и святости. А ведь любимые святые Руси начиная с Бориса и Глеба, невинно убиенных князей (вспомним и нашего великого святого Александра Невского, смиренно терпевшего поношение от новгородцев и унижения в Орде), являли тихую красоту кроткого, смиренного духа. Однако если рассмотреть деятельность патриарха Никона в свете церковных правил и канонов, которых патриарх был великий знаток^{«Никон имел от природы ум светлый, твердый и обширный, и этот ум успел обогатить чрез чтение книг разнородными познаниями в слове Божием, в писаниях святых отцов, в церковной истории и особенно в канонах Церкви», - свидетельствует мало расположенный к патриарху историк (Митрополит Макарий Булгаков. История Русской Церкви, кн. 7. М., 1996, с. 138-139).} и ревнитель, его дела выглядят иначе. Они являют подвиг самоотверженного пастыря, первосвятителя, послушного установлениям святой Церкви и с ревностью Илииною защищавшего ее. С этой точки зрения центральным фактом патриаршества Никона и одновременно актом исповедничества является его уход с кафедры - «это была крайняя мера пастырского воздействия»^{Такое понимание деятельности патриарха Никона восходит к исследованию профессора М.В. Зызыкина, специалиста в области государственного и церковного права. - «Патриарх Никон, его государственные и канонические идеи». Т. 1-3. Варшава, 1931-1938.}.

В 22-й день июля 1652 года собравшиеся в Москве митрополиты, архиереи, архимандриты избрали на патриарший престол Новгородского митрополита Никона. Когда за ним послали, Никон отказался идти в Успенский собор. За митрополитом посылали много раз, и наконец государь повелел привести его силой. «И начал царь со всем своим синклитом, духовенством и народом умолять Никона, да будет патриархом в Москве и России, но Никон не соглашался, называя себя смиренным, неразумным и не могущим пасти словесных овец стада Христова... Наконец царь и все присутствовавшие в церкви пали на землю и со слезами молили Никона принять патриаршество. И не вытерпел Никон при виде царя в таком положении, заплакал сам вместе со всеми и... обратился к нему и ко всем... с такими словами: «Вы знаете, что мы отначала приняли святое Евангелие, вещания святых апостолов, правила святых отцов и царские законы из православной Греции и потому называемся христианами, но на деле не исполняем ни заповедей евангельских, ни правил святых апостолов и святых отцов, ни законов благочестивых царей греческих... Если вам угодно, чтобы я был у вас патриархом, дайте мне ваше слово и произнесите обет в этой соборной церкви... что вы будете содержать евангельские догматы и соблюдать правила святых апостолов и святых отцов и законы благочестивых царей. Если обещаетесь слушаться и меня как вашего главного архипастыря и отца во всем, что буду возвещать вам о догматах Божиих и о правилах, в таком случае я по вашему желанию и прошению не стану более отрекаться от великого архиерейства». Тогда царь, и все бояре, и весь освященный Собор произнесли пред святым Евангелием и пред святыми чудотворными иконами обет исполнять все, что предлагал Никон. И Никон, призвав во свидетели Господа, Пресвятую Богородицу, ангелов и святых, изрек свое согласие быть патриархом» (митрополит Макарий, с. 19-20). Эта клятва имела особую важность для патриарха: сам искренний и верный обетам, он считал, что, вынудив царя и бояр поклясться перед Евангелием и иконами, он изменит суть царской власти, приведет государя и все царство к жизни по правилам святых отцов и по законам благочестивых царей. У патриарха было ясное и твердое представление об идеальном общественно-государственном устройстве, основанном на принципе «симфонии» царской и церковной власти, - в действительности же Церковь в то время находилась в крайне бесправном положении.

За три года до вступления Никона на патриарший престол по приказанию царя была составлена и издана книга «Уложение», которой учреждался в качестве самостоятельного судебного института Монастырский приказ; суду Монастырского приказа, состоявшего из мирян, было подчинено все духовенство - естественно, что Никон всегда считал «Уложение» «книгою, святому Евангелию и правилам святых апостол и святых отец и законам греческих царей во всем противною».

Патриарх Никон понимал идею симфонии властей как идею разграничения двух сфер жизни, светской и духовной, но в то же время он ставил религиозно-нравственной обязанностью для политической власти проникаться церковными принципами - в православной симфонии государство не устраняется, не уничтожается, но восходит до Церкви. Иными словами, он установил принцип оцерковления жизни каждого человека и всего государства, а в первую очередь - царя. Для Никона царь - слуга царства, водитель его ко спасению; царь призван удерживать царство от грядущего антихриста - но не своей силой, а снискав благодать Божию подвигом строго уставной жизни, смирения и послушания Церкви и ее первосвятителю как своему духовному отцу. Это понимание царской власти восходит к учению святых отцов - Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Иоанна Дамаскина.

До введения «Уложенной книги» строй Московского государства в значительной мере приближался к идеалу симфонии; внешнее же благочестие тогдашних христиан, оцерковленность быта изумляла иноземцев, в том числе православных. Современник патриарха Никона архидиакон Павел Алеппский, сопровождавший Антиохийского патриарха Макария в его путешествии в Россию, свидетельствует, что русские «ежедневно и в каждом приходе все присутствуют в своей церкви: мужчины, малые дети и женщины... Во всех их церквах выходят от обедни только после третьего часа, до которого они постятся... Они стоят от начала службы до конца неподвижно, как камни, беспрерывно кладут земные поклоны и все вместе, как бы из одних уст, поют молитвы; и всего удивительнее, что в этом принимают участие и маленькие дети. О, Боже, Боже! Как долго тянутся у них молитвы, пение и литургия!.. Эти люди не скучают, не устают, и им не надоедают беспрерывные службы и поклоны, причем они стоят на ногах, с непокрытою головою при... сильном холоде, не ропща и не скучая продолжительностью служб, которые до крайности длинны... Они все - от вельмож до бедняков - прибавляли к тому, что содержится в... постановлениях Типикона, постоянные посты, неуклонное посещение служб церковных, непрестанные большие поклоны до земли... пост ежедневный до девятого часа или до выхода от обедни. Ибо у них нет различия между чином монастырей и чином мирских церквей - все равно».

Действительно, нравственный аскетический идеал был единым для иноков и для мирян, поколения воспитывались на святоотеческих творениях и житиях святых (в XVI веке в московских храмах на утрени диакон в течение полутора-двух часов нараспев читал житие дневного святого с молитвами ему, читались и поучения из Пролога). Сам царь строго соблюдал церковный устав, постился по Типикону, посещал темницы, раздавал милостыню. Мера участия государя в церковной жизни отражает его особое, приближающееся к внутрицерковному положение: при парадных выходах он носит наперсный крест, переоблачается в приделе храма. Царь Алексей Михайлович в юности отличался особым благочестием: предавался по ночам молитвенным подвигам, знал церковную службу не хуже монастырских уставщиков, а торжественные и праздничные царские обеды походили скорее на монастырские трапезы с чтением житий (в присутствии духовенства даже царю не подавались мясные блюда). Но при этом благочестивейший царь-юноша Алексей Михайлович не соглашался ни отложить «Уложенной книги», ни упразднить Монастырский приказ, на чем неотступно настаивал патриарх Никон.

«Мало христианства в царе!» - говорил патриарх, требовавший от своего духовного сына не одного внешнего благочестия, а и подлинного смирения, послушания уставам Церкви.

Еще меньше истинного христианства было в приближенных царя - наиболее влиятельные из них были христианами лишь внешне. А патриарх Никон был прямолинеен, суров в обличениях (правда, и легко, от сердца прощал). Боярам приходилось выслушивать от него упреки за несоблюдение устава, за нарушение христианского благочиния в общественном и домашнем быту. Как пишет М.В. Зызыкин, «людям, мирски настроенным, Никон был тяжел». Со временем и царь все более проникался мирским духом; тогда он стал прислушиваться к врагам Никона - а уж они, меряя на свой аршин, видели в ревностном пастыре властолюбца и при всяком случае старались настроить царя против его «собинного» друга. Как писал потом сам Никон царю, «что мною сказано было смиренно, то передано за гордое, что благохвально, то передано за хульное».

В первые годы патриаршества Никона царь питал к своему духовному отцу истинное почтение и любовь, его послушание простиралось так далеко, что государь даже приостановил действие Монастырского приказа. Однако после возвращения из литовского похода царь переменился в своем отношении к патриарху - и бояре скоро возобновили Монастырский приказ, расширив до крайности его полномочия. В 1656 году, как писал после Никон в письме к Константинопольскому патриарху Дионисию, «царь нача помалу гордети и выситися и нами глаголемая от заповедей Божиих презирати и во архиерейские дела вступатися».

Два года длилась неопределенность в отношениях между царем и патриархом: царь являл внешнее благочестие и почтение к первосвятителю, внутренне все более удаляясь от него, склоняя слух к клевете придворных и раскольников. В июле 1658 года произошла развязка. 6 июля в Москве принимали грузинского царевича; присутствие патриарха на таком важном приеме считалось обязательным, однако Никона не пригласили. При въезде царевича в Кремль царский окольничий грубо обошелся с патриаршим боярином; Никон немедленно написал царю, но тот оставил дело без внимания. 8 июля, на праздник Казанской иконы Божией Матери, царь не был ни у всенощной, ни за литургией.

10 июля, на день Ризоположения, царя, по обыкновению, ждали в Успенском соборе. После утрени к патриарху пришел царский боярин с таким словом: «Царское величество на тебя гневен... Ты пренебрег царское величество и пишешься великим государем, а у нас один великий государь - царь» (титул великого государя был усвоен Никону самим царем и не имел для патриарха того значения, которое приписывалось ему клеветниками).

За литургией патриарх прочел положенное поучение Иоанна Златоуста о пастырях и учителях церковных, о той любви, которую пастырь должен иметь к своему стаду. Пастырь добрый себя винит в грехах людей, ибо он не исправил их, - и он, Никон, недостойный патриарх, не сумевший должным образом пасти стадо, должен уйти от управления Церковью - «не буду более вашим патриархом».

Сам Никон так свидетельствует о причине своего ухода в книге «Возражение, или Разорение...»: «Царь при избрании нас на патриаршество дал клятвенное обещание пред Богом и всеми святыми хранить непреложно заповеди Евангелия, святых апостолов и святых отцов, и, пока он пребывал в своем обещании, повинуясь святой Церкви, мы терпели. А когда царь изменил своему обещанию и на нас положил гнев неправедно, мы... вышли по заповеди евангельской из града Москвы, отрясли прах от ног наших и тогда же письменно известили царя, что уходим ради его неправедного гнева и что он даст за все ответ пред Богом. Кто ж укорит меня, что я поступил вопреки воле Божией, а не по правде, и какое тут отречение?» И отвечая впоследствии на упрек, что он удалился из Москвы без благословной причины, по одной лишь гордости, Никон писал: «В Москве, правда, не было воинского разорения или подобного бедствия... но не больше ли войны гнев царский? Не видишь ли, до чего царь гневается на меня? Он верит всякой лжи против меня и по всей России сыскивает о делах наших... Я говорил, что иду из Москвы от немилосердия государева, пусть ему будет просторнее без меня, а то, гневаясь на меня, он не ходит в церковь, не исполняет своих обещаний, данных при нашем избрании на патриаршество, отнял себе суд церковный, велел судить нас самих и всех архиереев и духовный чин приказным людям»^{Никон не отрекался от патриаршества и в соответствии с канонами продолжал считать себя первосвятителем - «милостью Божией патриархом», как он подписывался в изгнании. Сам патриарх утверждал, что природа его ухода не подходит под 16-е правило Константинопольского, так называемого Двукратного, собора («Аще же кто из епископов не желает пасти народ свой, но, удаляся из своея епископии, более шести месяцев остается в другом месте, не быв удерживаем ни царским повелением, ни исполнением поручений своего патриарха, ниже быв одержим тяжкою болезнию, делающею его совершенно недвижимым; таковый... да будет совершенно чужд епископския чести и достоинства») - он не ушел в другую епархию, а оставался в своей и, следовательно, не нарушал прав другого епископа; к тому же он патриарх, а не епископ. Он считал себя вправе вернуться на кафедру, когда найдет возможным, ссылаясь на 17-е правило Сардикийского собора: «Аще который епископ, претерпев насилие, неправедно извержен будет, или за свои познания, или за исповедание кафолическия церкви, или за то, что защищал истину, и, избегая опасности, будучи невинен и обвинению подвержен, приидет во иный град, то заблагоразсуждено, да не возбраняется ему пребывати тамо, доколе не возвратится, или возможет обрести избавление от нанесенный ему обиды».}.

На протяжении нескольких лет царь то намеревался помириться с патриархом, то снова распалялся на него гневом. Против Никона сложилась влиятельная боярская партия, которую поддерживала часть русского и греческого духовенства, и царь не мог единолично решить вопрос о его возвращении. В «Известии...» описывается неудачная попытка боярина Никиты Зюзина вернуть патриарха, помирить его с царем, однако есть основания сомневаться в том, что Зюзин затеял все это дело сам по себе, а не действовал от имени и по приказу государя. Вполне вероятно, что у царя в самом деле была мысль «поправить все тем способом, который так подробно изложен в письме Зюзина, - мысль, которую он скрывал от властей и от бояр и только открыл людям самым близким к нему и преданным патриарху» (Н. Субботин. Дело патриарха Никона. М., 1862, с. 113).

Побывав в Москве, Никон ясно понял, что ему больше не быть московским первосвятителем. Он сам предложил избрать нового патриарха и тем кончить дело, но царь пожелал решить его судьбу на Соборе, на который позвал вселенских патриархов - Антиохийского, Александрийского, Константинопольского и Иерусалимского. 2 ноября 1666 года Антиохийский патриарх Макарий и Александрийский Паисий прибыли в Москву.

Но незадолго до того они были низложены со своих кафедр - а на их место избраны другие - и по канонам не могли считаться судьями! Их заявления, будто они имеют полномочия от Константинопольского и Иерусалимского патриархов (а именно это требуется для каноничного суда над патриархом), были ложными, так как те не одобряли осуждения Никона и поездки в Москву на суд, а патриарх Нектарий еще раньше писал к царю, советуя не судить патриарха Никона, а звать в Москву на патриаршество.

Макарий и Паисий были введены в курс дела газским митрополитом Паисием Лигаридом, составившим обширную записку по делу Никона, полную лукавой клеветы, лживых и вздорных обвинений. Так, в ней говорилось, что Никон оскорбил всех вселенских патриархов, посягнув на их достоинство (называл себя патриархом Нового Иерусалима, хотел подчинить себе антиохийский престол, хотел называться патриархом и папой, то есть присвоить титул александрийского первосвятителя, и, наконец, оскорбил константинопольский престол, захватив Киевскую митрополию); Никон обвинялся в гордости, жестокости, грубости, неправосудии, в присвоении титула «великий государь», в сребролюбии («запершись, считал золото, драгоценности и сибирские меха»)...

Паисий Лигарид был одним из главных участников затеянной интриги и всего «дела Никона». В его действиях угадывается всегдашнее стремление Римско-католической Церкви влиять на наши внутрицерковные и государственные дела, а его отрицательный вклад в русскую историю оказался столь велик, что и по сю пору из учебника в учебник кочуют обвинения в адрес Никона, измышленные Лигаридом^{Именно книга Лигарида «История осуждения патриарха Никона», написанная в крайне тенденциозном духе, была взята за основу С.М. Соловьевым, чей фундаментальный труд «История России с древнейших времен» надолго определил отношение к «делу патриарха Никона».}.

Это был выдающийся интриган: православный митрополит и одновременно тайный католик. Он получил богословское образование в Риме, где был поставлен в священники униатским митрополитом, затем в качестве католического миссионера уехал в Молдавию. Около 1651 года Лигарид познакомился с Иерусалимским патриархом Паисием и был пострижен им в монашество, а через год поставлен митрополитом города Газ, где, впрочем, он никогда не бывал (документы, сохранившиеся в архиве католической миссионерской конгрегации, свидетельствуют, что Лигарид продолжал получать там жалованье и, по его утверждению, не отрекался от католичества)! В 1662 году Лигарид приехал в Москву; в то время многие ближневосточные и греческие архиереи стремились в Москву, к православному царю, за щедрой милостыней для своих разоренных епархий. Он сразу присоединился к влиятельной боярской партии противников Никона и благодаря своей учености и красноречию занял в ней исключительное положение. Алексей Михайлович почти до конца подчинялся его влиянию и следовал его советам; Лигарид же выманивал у царя деньги то для выкупа христиан, то для уплаты несуществующего долга, то на нужды епархии... Именно Лигарид - вероятно, действуя по подсказке бояр - подал царю мысль позвать в Москву вселенских патриархов с целью низложить Никона. Впоследствии царь получил от Иерусалимского патриарха Нектария сведения, что Лигарид был лишен архиерейского чина; Константинопольский патриарх Досифей также извещал царя о многих винах Лигарида и хотя по просьбе царя простил его, но через два месяца снова запретил и уже ни на какие просьбы не поддавался, зная, что он оставался тайным католиком и содомитом (Лигарид так и умер под запрещением). Оба патриарха, приехавшие в Москву судить Никона, знали о Лигариде от Иерусалимского патриарха Нектария, но в Москве защищали и удостоверяли его православие и слушались его советов^{Патриархи Макарий и Паисий сразу после вынесения приговора писали о суде Константинопольскому патриарху: «Нашли мы, что бывший патриарх Никон в премногих винах повинен, ибо он досадил своими писаниями крепчайшему царю нашему...»; и о том же к патриарху Нектарию: «Одного того довольно, что он долгие годы был причиной многой и превеликой скорби достойнейшего царя» - вот главная вина Никона с точки зрения судей. Однако патриархи не стали исследовать ее - на то у них была причина: «Надеемся же, что милостыня великому престолу [константинопольскому] и прочим убогим престолам обновится и умножится. И о том всеми силами тщимся...»}.

Самый суд над патриархом Никоном нельзя назвать судом в собственном смысле, ибо это была лишь формальность, утвердившая заранее составленное решение. Все свидетели, расположенные к патриарху, были заблаговременно сосланы, и судьи получали сведения лишь от его противников. Нелепость обвинительного приговора становится совсем очевидной, если вспомнить, чем завершился Собор - в январе 1667 года, уже после осуждения Никона, его основные идеи о соотношении власти царской и патриаршей были приняты как правильные и закреплены соборными определениями.

Вернемся к некоторым обвинениям в адрес патриарха Никона, прозвучавшим на суде, - они опровергнуты в двух-трех солидных исторических исследованиях, но тиражируются в учебных и справочных изданиях по русской и церковной истории.

Никон был строг, суров и возбуждал недовольство духовенства. По свидетельству современника, «кто совершил проступок или провинился перед патриархом: пьянствовал или был ленив в молитве, такового патриарх немедленно ссылает в заточение. В прежнее время сибирские монастыри были пусты, но Никон в свое управление переполнил их злополучными настоятелями монастырей, священниками и монахами. Если священник провинился, патриарх тут же снимает с него колпак: это значит, что он лишен священнического сана. Бывает, что он сам сжалится над ним и простит его, но ходатайства ни за кого не принимает, и, кроме царя, никто не осмелится явиться перед ним заступником... Его подьяки ходили по всем соборам и церквам, и если кого из причта не было в церкви или там происходило какое бесчиние, то виновные немедленно подвергались наказаниям, а патриаршие стрельцы постоянно ездили по улицам города и, лишь только встречали пьяного священника или монаха, тотчас тащили его в темницу, где на ноги и на шею накладывали ему кандалы и приковывали его к тяжелой колоде. Никон не давал пощады никому: ни протопопам, ни настоятелям монастырей, ни самим архиереям...» (митрополит Макарий, с. 151-152). Но по тому времени тюрьмы были у всех архиереев; сам царь приговаривал своих бояр к сечению кнутом на площади - какие же иные меры мог принять патриарх Никон для исправления духовенства... Никона обвиняли в том, что он позволял себе бить подчиненных. На это сам патриарх отвечал прямо, что действительно иногда он и в церкви смирял непокорных, и даже «рукою помалу», - но что он не отказывается на будущее время поступать таким образом с людьми бесчинными, так как, по его убеждению, «тот не погрешит против истины, кто, взявши бич, изгонит из церкви соборной творящих беззакония»... Никоном были недовольны ставленники обширной патриаршей епархии: им приходилось являться в Москву и подолгу ждать своей очереди - патриарх испытывал их лично (обходил с книгой, заставляя каждого читать и петь)! Никона упрекали в пристрастии к роскоши - но официальный и домашний быт людей XVII века определялся их социальным положением, патриарх же был первым лицом в государстве после царя, и пышность его выходов, великолепие облачений и торжественность патриарших служб были выражением основополагающих идей Никона о роли патриарха.

Еще одно расхожее обвинение в адрес русского святителя - Никону ставят в вину появление раскола в Русской Церкви. Но раскол между Церковью и государством, который впоследствии привел к полному расцерковлению Святой Руси и повлек за собой раскол церковный, явился следствием осуждения Никона и его извержения из сана.

Противники Никона - протопоп московского Казанского собора Неронов, юрьевский протопоп Аввакум и епископ Коломенский Павел с кружком единомышленников - еще до начала исправления книг восстали против распоряжений Никона о троеперстии и земных поклонах на молитве святого Ефрема Сирина, после чего были сосланы в отдаленные монастыри. Скоро Неронов, покаявшись, присоединился к Церкви; правда, он и после этого желал держаться старопечатных книг, но Никон, предав проклятию не покорявшихся Церкви из-за старых книг и обрядов, отнюдь не проклинал самих этих книг. «Отсюда можем заключать, - пишет митрополит Макарий, - что если бы продолжилось служение патриарха Никона... то он, может быть, дозволил бы и всем... приверженцам старопечатных книг то же самое... лишь бы только они покорялись Церкви и церковной власти... Таким образом, раскол, начавшийся при Никоне, мало-помалу прекратился бы, на место его водворилось бы так называемое единоверие. К крайнему сожалению, по удалении Никона с кафедры обстоятельства совершенно изменились. Проповедники раскола нашли себе... сильное покровительство; начали резко нападать на Церковь и ее иерархию, возбуждать против нее народ и своею возмутительною деятельностию вынудили церковную власть употребить против них канонические меры^{Как пишет протоиерей Лев Лебедев («Москва патриаршая». М., 1995, с. 42), «желая привлечь на свою сторону противников Никона, царь возвратил из ссылки Аввакума и его единомышленников, дав им возможность открыто проповедовать против обрядовых исправлений. В этой проповеди они доходили до фантастической клеветы на Никона и хулы на всю Церковь. Так что царю пришлось вновь отправлять их в заточение, но было уже поздно».}. И тогда-то вновь возник, образовался и утвердился тот русский раскол, который существует доселе и который, следовательно, в строгом смысле получил свое начало не при Никоне, а уже после него» (с. 119).

Патриарх Никон начал исправление церковных книг и обрядов не сам от себя, а по решению и указаниям двух Соборов, Московского и Константинопольского, - как и подготовленные им книги «Служебник», «Скрижаль» и «Требник» выпустил в свет лишь после их обсуждения и одобрения Собором. Никон изрек анафему на не покоряющихся Церкви в сложении перстов для крестного знамения не один, а вместе с Собором русских архиереев, и уже после того, как была произнесена анафема восточными иерархами, - вся деятельность Никона по исправлению церковных книг и обрядов совершалась им не единолично, а с одобрения и при живом участии представителей не только русского, но и восточного духовенства и всей Церкви.

Никоново понимание Православия в корне отличалось от старообрядческого. Для него Православие было строительной силой, и он хотел, чтобы оно проникало все поры русского государства; Никон отвергал отчуждение от науки - собрал богатейшую библиотеку духовной и светской, научной, литературы, устраивал училища с преподаванием древних языков, заводил типографии, собирал вокруг себя ученейших людей своего времени, - создавал просвещенную православную культуру, которая должна была сделать Москву подлинным центром Православия, третьим Римом. Наконец, сам постоянно учился и любил учиться - черта, так не вяжущаяся с обликом «гордеца и властолюбца»...

Невозможно в столь кратких словах говорить о великом русском святителе - и даже обозреть написанные о нем тома. В заключение скажем, что православный народ всегда чтил патриарха Никона как чудотворца и исповедника. По вере народной явлены и многие чудесные знамения и исцеления при его гробе. «Придет время, - писал митрополит Антоний (Храповицкий), - когда святой патриарх будет изображен не со смиренным молением кающегося грешника, а с тропарем, прославляющим его высокие добродетели и подвиги, подъятые во славу Божию».