Иподьякон передал Сергию патриаршее слово, и они все, посоветовавшись между собой, вышли из церкви Святой Голгофы и стали на крыльце. Святейший патриарх велел своим певчим петь всю литургию по-гречески и киевским напевом, а после причастия Святых Христовых Таин, перед отпустом, много поучал братию от Божественного писания о терпении, чтобы им с радостью претерпеть беды и напасти ради Христа, и читал из апостольских посланий, по окончании же литургии, преподав мир и благословение, отправился в свои кельи.
Стоявшие же на крыльце кричали непристойным образом, добиваясь от патриарха, зачем он их держит, не отказывая, ни приказывая; в особенности архимандрит Сергий сильно нападал на него с грубостию. Святейший патриарх Никон сказал ему: «Я твоим словам не внимаю и не слушаю» - и пошел в свою келью, где спросил архиепископа: «Зачем ты сегодня утром присылал ко мне и что за указ хотел возвестить?» Тот отвечал: «Государев указ о том, чтобы ты изволил прийти в Москву на собор и дал ответ, почему ты оставил свой престол; а если не пойдешь, то мы так и скажем великому государю». Святейший патриарх Никон сказал ему: «Слава Богу за все; я готов и иду», и, тотчас выйдя из кельи, повелел запрягать сани; а день уже склонялся к вечеру, ибо в то время был Рождественский пост, накануне первого числа декабря месяца.
Вся братия провожала его со слезами от монастыря до креста, что стоит против обители на месте, называемом Елеонская гора. У креста святейший патриарх, сотворив молитву, повелел дьякону возгласить ектению и помолился о благочестивом царе, о всей братии и о всех христианах и, подав братии мир, благословение и прощение, отправился в путь. Иноки же и все православные жители и трудники той обители, приняв благословение и прощение, неутешно плакали, не надеясь снова увидеть своего отца.
Перед святейшим патриархом шел некий полковник по прозванию Остафьев со стрельцами, а за ним архиепископ с духовенством, и так они приблизились к селу Черневу, не дойдя до него два или полтора поприща. Там их встретил Филарет, архимандрит владимирского Рождественского монастыря, и велел остановиться. Они тотчас остановились, и архимандрит, прочитав титулования великого государя и святейших вселенских патриархов и всего собора, сказал: «К тебе послали тех помянутых архиереев, архимандритов и игуменов, а ты их бесчестил и в Москву не едешь». Святейший патриарх отвечал ему: «Лжешь, что я бесчестил посланных и в Москву не еду; не я их бесчестил, а вы, архимандриты, бесчестите меня, приезжая за мной, первым архиереем, не по правилам святых отцов». Архимандрит Филарет на это сказал: «Мы слушаемся царского повеления и вселенских святейших патриархов и всего освященного собора, ты же почему противишься?»
Святейший патриарх сказал: «Некому на вас жаловаться, только Богу, и некому свидетельствовать, только небу и земле. Слушай же, небо, и внимай, земля!» - и поехал дальше и прибыл в село Чернево, получившее от святейшего патриарха наименование Назарет.
Тотчас приезжает в то село архимандрит Новоспасского монастыря Иосиф и опять повелевает остановиться, что было исполнено. Спросив огня - потому как он не умел по памяти сказать титулования святейших вселенских патриархов, а были они у него записаны, - он начал читать то же, что они прежде слышали от владимирского архимандрита, с таким добавлением: «После тех посланных снова отправили к тебе из владимирского Рождественского монастыря архимандрита Филарета, а ты и его бесчестил и в Москву не едешь, а тебе надо быть в Москве декабря третьего числа; прийти же ты должен с немногими людьми за три или четыре часа до света либо часа в три или в четыре вечера».
Святейший патриарх воскликнул: «Ох, полные лжи и неправды! Давно ли уехал от нас владимирский архимандрит? Да он и ныне с нами; и какое ему сделано бесчестье? И как я не еду? Горе вашей лжи и неправде! И зачем повелеваете мне приехать в ночи и с малым числом спутников? Или так же хотите меня удавить, как и митрополита Филиппа удавили, когда он был один?» Архимандрит отвечал ему: «Я подневольный человек, что мне написали и дали, то и говорю». Доехали они до села Тушина, и там полковник стал их удерживать, говоря, как же, мол, нам ехать, когда был указ великого государя прибыть третьего числа; пошлем в Москву гонца, а сами с лошадьми отдохнем, на что святейший патриарх сказал: «Делайте, как хотите», а сам велел приготовить какой-нибудь дом, где бы никого не было, и, когда ему отвели избу, стал служить вечерню с повечерием, прочел правило и немного там отдохнул.
Пришел еще один указ от великого государя, чтобы ехать в Москву не мешкая и часа за три-четыре до утра быть на месте. Тогда тронулись в путь и пришли к Москве за четыре часа до света; проехали на Ваганьково, потом через Смоленские ворота и на Каменный мост. В воротах Каменного моста было поставлено много фонарей: досматривали, кто приехал и сколько приезжих.
Пришли мы к Архангельскому подворью, что в Кремле у Никольских ворот, но ворота перед нами затворили; а когда я сказал: «Я крестоносец иподьякон, зачем затворили перед нами ворота?» - полковник ответил, что сие дело великого государя. Тут же прибежали два стрельца и говорят полковнику: «Это он». Тогда он мне говорит: «Слезай с коня и отдай крест, а сам иди, есть к тебе государево дело». А я слышал еще в пути от святейшего патриарха, что если кто меня схватит и станет понуждать, то надо отдать крест в руки святейшему, и я, сойдя с коня, так и сделал. Два стрельца подхватили меня под руки, понесли словно по воздуху, так что я не успевал ногами перебирать, и тотчас доставили меня в караульню у Каменного моста, а оттуда наверх к великому государю. Великий государь был там один и начал спрашивать о неизвестных мне вещах; я же отвечал, что ничего не знаю. Великий государь сказал: «Говори лучше сразу! Если ты теперь не начнешь говорить, будешь сидеть, покуда Бог изволит; если же скажешь мне, то сейчас пойдешь на свободу». Как меня Господь укреплял и подавал дерзновение, то я не обинуясь сказал, что ничего не ведаю, и тотчас был посажен в тайную, где и просидел одиннадцать дней. Напоследок полковник отдал меня под крепкую стражу, где я просидел больше трех лет, после чего был послан в Великий Новгород в ссылку и там пробыл десять лет.
Святейший патриарх был привезен на Архангельское подворье и сильно печалился, что последних его людей порознь держат под стражей, никого к ним не допуская и не давая слова молвить, потому как и прежде оного иподьякона-крестоносца многие из Воскресенского монастыря были взяты под стражу. Той же ночью ближе к утру святейший патриарх Никон пришел на двор у Никольских ворот в углу Кремля, именуемый Лыков. Там в палатах уже горели свечи во множестве, а когда все пришедшие с патриархом собрались, к воротам и вокруг двора приставили крепкую стражу, так что не только нельзя было войти или выйти оттуда, но и мимо пройти невозможно.
Святейший патриарх со своими людьми отслужил утреню, а когда рассвело, Никольские ворота заперли накрепко, чтобы никто не проходил мимо двора, а вдобавок и большой мост, что у тех ворот, весь разобрали. К тому времени уже прочитали часы и прочее, и святейший патриарх повелел своему эконому Феодосию поставить трапезу ему и бывшим с ним. Феодосии же ответил, что съестные припасы из Воскресенского монастыря привезены в Москву, но, так как по государеву повелению на сей двор ни ночью, ни теперь не пускают, то отвезены на Воскресенское подворье, и показал святейшему патриарху четвертину хлеба, которая одна только и была у него в санях. Святейший патриарх повелел хлеб разделить и раздать всем, говоря: «Да не будем вопреки канонам поститься в субботу, как жидовствующие». А всего с блаженным патриархом Никоном было более тридцати человек монахов и мирских; и так они провели тот день.
Назавтра, то есть в воскресенье второго декабря, в первый час дня пришли посланные от царского величества и от вселенских патриархов со всем освященным собором: Арсений, архиепископ Псковский, Александр, епископ Вятский и Суздальский, ярославский архимандрит Павел, архимандрит Сергий и иные из священства. Войдя согласно обычаю и помолясь, они сели и немного побеседовали, после чего встали и объявили святейшему патриарху, что царское величество и святейшие вселенские патриархи призывают его на собор. Святейший патриарх Никон на это сказал: «Я готов» - и, встав, собрался идти, перед собой же повелел одному монаху, чтецу по имени Марк, нести крест Господень. Посланные увидели, что он хочет идти на собор со святым крестом, и стали его удерживать, говоря, что ему не подобает идти с крестом, так как сей собор православный, а не инославный. Святейший патриарх возражал им, сказав многое от Божественного писания о святом животворящем кресте и о его силе и победе, но они нимало не поддавались и требовали, чтобы он шел без креста. Святейший патриарх тоже крепился и без честного креста идти не желал. Тогда послали на собор к благочестивому царю и прочим возвестить им, что патриарх Никон идет на собор с крестом, а без креста идти не хочет, и оттуда вновь было получено повеление неослабно настаивать, чтобы он шел без креста. Так в этом словопрении они выступили из внутренней кельи в переднюю, и там посланные неотступно домогались от святейшего, чтобы он оставил крест, также и в сенях и на верхнем крыльце; наконец на нижнем крыльце патриарха остановили и досаждали ему с большим упорством. Святейший патриарх нимало не ослабевал, но на все отвечал им от Божественного писания, как ему внушал Святой Дух. Скороходы беспрестанно перебегали от собора к ним и обратно, и так прошло немало времени; но, видя, что не могут одолеть святейшего патриарха, порешили не мешать ему идти с крестом. Святейший патриарх Никон сел в сани, на которых приехал из обители, и отправился на собор, а перед ним несли честной крест Господень. От того двора, где остановился святейший Никон, и до церкви святого Благовещения наверху во всем Кремле собралось столько народу, что с большим трудом можно было проехать. Когда святейший патриарх проезжал мимо собора, там шла литургия и южные двери были отворены. Когда же он пожелал войти в святую церковь, их перед ним затворили. Никон, видя это, поклонился на храм и поехал дальше к церкви святого Благовещения, где стояли украшенные многими украшениями сани вселенских патриархов, обвешанные соболями и запряженные парами огромных коней. У святейшего патриарха сани были совсем худые и лошаденки малорослые, и их тоже поставили рядом с теми конями и санями.
Святейший патриарх Никон пошел по паперти, а у Благовещенья также в то время служили литургию, и, когда он дошел до дверей, их перед ним затворили, как и в соборной церкви, и он прошел дальше к дверям столовой царской палаты, где заседал собор.
Русская Православная Церковь
Николаевский Собор
Авторское право © 2012-2024.
Разработчик: Капитула Ян
