Пока он шел, двери были открыты, а как приблизился, и те двери от него затворили, и он перед ними немного постоял (а в то время на соборе сговаривались, чтобы, когда святейший патриарх войдет, никто не вставал, а все сидели). Наконец двери отворили, и святейший патриарх вошел, а перед ним несли честной крест Господень. Благочестивый царь и все бывшие там, видя, что перед ним несут честной крест, нехотя да встали. Однако благочестивый царь не сошел со своего высокого престола на самом верху ступеней. По левую руку от него были устроены два сидения, украшенные всякими украшениями, и возле них стояли вселенские патриархи, а перед ними стол, покрытый золототканым ковром, и на нем серебряный позолоченный ларец и несколько книг. Святейший патриарх Никон вошел, остановился близ царева престола, вселенских патриархов и стола, что перед ними стоял, и начал читать молитву «Владыко многомилостиве» и прочее по обычаю, после чего отдал свой жезл чтецу монаху Серафиму, а сам подошел к царскому престолу и трижды ему поклонился, как подобает; царь же, стоя на своем возвышении, едва наклонил голову. Потом святейший патриарх поклонился по обычаю вселенским патриархам, также повернулся туда, где стояли архиереи, и им поклонился, потом и на ту сторону, где стояли царские бояре и духовник. Поклонившись, он взял свой посох, а животворящий крест монах поставил в угол справа от царского престола. Тогда благочестивый царь со своего высокого престола показал рукою направо от себя и, едва пошевелив губами, повелел святейшему патриарху сесть на лавку. Святейший патриарх спросил: «Где повелишь мне сесть, государь?» Благочестивый царь снова указал ему на то же место, повелевая сесть, а место то было пустое, в углу, и никак не приготовлено для архиерейского сиденья, ибо не имело ни возглавия, ни подножия. Видя это, святейший патриарх Никон огляделся и сказал царю громким голосом: «Благочестивый царь, не знал я твоего намерения и не взял с собой, на чем сидеть, а которое место здесь наше, то занято. Но скажи, - добавил он, - зачем ты призвал нас на собранное тобою соборище?» А монах, который нес святой крест, увидел, что святейший патриарх не садится, взял святой крест и стал с ним против царского величества, перед столом, за которым стояли вселенские патриархи. Слыша такие речи от патриарха Никона и видя, что он не садится, царь сошел со своего возвышения, встал в конце стола, что перед вселенскими патриархами, и сказал: «Святейшие вселенские православные патриархи, рассудите меня с этим человеком, который раньше был нам истинным пастырем, ибо пас свое стадо по правде, как и Моисей предводительствовал людьми Израилевыми», - и прибавил другие ублажительные слова в том же роде. «После чего не знаем, что с ним сталось, однако он оставил свою паству и сей град, ушел в построенный им Воскресенский монастырь и там пребывает. Пребывая же там, неизвестно за что предал проклятию некоторых архиереев и многих бояр из нашего царского синклита. Обо всем этом, ваше пастырство, рассудите, ибо я для того и призвал ваше правосудие».
Вселенские патриархи расспросили святейшего патриарха Никона через толмача, архимандрита Дионисия. Никон с дерзновением поведал им во всех подробностях, как и почему он ушел из царствующего града Москвы и за что предал проклятию виновных.
Тогда благочестивый царь сказал: «Кроме того, патриарх Никон писал в Царьград ко святейшему вселенскому патриарху Дионисию, всячески обличая и оговаривая нас». Святейший патриарх на то отвечал: «Писал к нему, потому как святейший вселенский патриарх Дионисий мне старший брат и православный, и если не от него разрешение на все принимать, то от кого?» До сих пор со святейшим патриархом Никоном вели разговор царское величество и вселенские патриархи, потом же льстецы и угодники, а лучше сказать, клеветники Павел, митрополит Сарский, Иларион, митрополит Рязанский, и Мефодий, епископ Мстиславский, пустились со всякой дерзостью лгать и вопить дурными голосами один одно, другой другое и все вместе кричали каждый свое, для чего, известное дело, и были позваны. По сем смятении вселенские патриархи сказали святейшему патриарху Никону, чтобы он отправлялся к себе, а на следующий день пришел бы опять и тогда-де прочтем перед всеми то письмо, писанное ко вселенскому патриарху Дионисию.
Святейший Никон отправился на приготовленный ему двор и стал читать часы по обычаю. Все бывшие с ним испытывали голод, так как уже третий день оставались без пищи. Святейший патриарх сжалился над ними, говоря: «Да не скончаются голодной смертью», и послал одного из своих именитых людей к сотнику, прося передать благоверному царю, что сам святейший патриарх и прочие с ним страждут от голода - пусть царское величество повелит свободно приходить и выходить со двора и приносить потребное. Но сотник убоялся и не посмел идти с тем к царю. Святейший патриарх премного опечалился, скорбя не столько о себе, сколько о других; затем он сам поднялся на самое высокое строение и стал просить сотников и прочих, которые стерегли двор (а было их до тысячи воинов), возвестить благоверному царю, что патриарх Никон со своими людьми умирает с голоду. Один сотник, услышав это, частью сжалился, частью устыдился и пошел наверх к начальствовавшему над ними полковнику, а тот возвестил ближним государевым боярам, и так слух о сем дошел до самого благочестивого царя, который тотчас повелел послать возы с едой и питьем из своих запасов; с возами же пришли двое подьячих из кормового и сытного дворца. Когда их допустили к святейшему патриарху, они поклонились и, ни слова не сказав, вручили святейшему Никону две бумаги - росписи, одну на еду, другую на питье. Святейший патриарх росписей не взял, а спросил подьячих, откуда и с чем они пришли. Они же только протягивали ему оные бумаги со словами, что их прислали к нему начальники, то есть ключники. Святейший патриарх сказал им: «Возвращайтесь к пославшим вас с тем, что они прислали, и скажите, что Никону этого не нужно. Написано, что лучше есть зелие с любовью, нежели тельца упитанного со враждою. Я этого у царя никогда не требовал и не требую, а просил его только о том, чтобы дал нам свободу невозбранно входить и выходить со двора» - и многое иное сказал им от Божественных писаний и с тем их отпустил. Они, возвратясь, рассказали обо всем пославшим их, а те дворецкому царского величества, который и возвестил все самому благочестивому царю. Услышав это, царь весьма опечалился, а еще больше разгневался, не медля пошел к вселенским патриархам и все им рассказал, как бы жалуясь. После того, уже к вечеру, пришло от царя повеление пускать ко святейшему патриарху на двор и выпускать невозбранно, но только своих, а из прочих чтобы никто не смел войти. Тогда послали на Воскресенское подворье, взяли оттуда всякой пищи и питья и приготовили ужин. Поев и насытившись, возблагодарили Бога, не давшего им скончаться от голодной смерти, а в свое время отслужили вечерню и утреню.
На следующий день, третьего декабря, в понедельник, снова пришел архиепископ Арсений с прочими звать святейшего патриарха на собор. Он отправился, как и прежде, вслед за честным крестом Господним и так же, войдя в царские палаты, сотворил молитву и поклонение. Скоро приступили к чтению письма, которое святейший патриарх написал ко вселенскому патриарху Дионисию, читали же не подряд, а только то, что им было угодно и заранее отмечено. Дошли до места, где говорилось, что благоверный царь многих заточил за святейшего патриарха Никона; в том числе Афанасий, митрополит Иконийский и Каппадокийский, посланный в царствующий град Москву к благочестивому царю от вселенского Константинопольского патриарха с письмом в защиту святейшего патриарха Никона, был заточен в Симонов монастырь. Услышав эти слова, царь подхватил их и спросил святейшего патриарха Никона: «Знаешь ли ты этого Афанасия?» Он отвечал: «Не знаю». Тогда царь подозвал митрополита Афанасия, стоявшего вместе с прочими архиереями, и, указав на него, сказал святейшему патриарху Никону, что это и есть тот самый Афанасий. Взглянув на него, патриарх Никон сказал: «Благословен сей человек Богом и нами», - и Афанасий вернулся на свое место, а послание стали читать дальше. Между тем главные клеветники, Павел, Иларион и Мефодий, как дикие звери бросались на блаженного Никона с непристойными криками и бранью, прочие же архиереи и священство стояли молча на своих местах, равно и царский синклит, бояре и чиновники, стояли по степени на другой стороне, ничего не говоря.
Царь, видя, что, кроме тех трех мужей, никто ему не помогает, громко воскликнул с яростию: «Бояре, бояре, что же вы молчите и ничего не скажете? Предаете меня - или я вам уже не нужен?» Услышав такие слова, все пришли в великий страх и, словно уготовляясь на подвиг или на битву, сдвинулись со своих мест и уже собирались заговорить, но так и не вымолвили ни слова; один только боярин князь Юрий Долгорукий в угоду царю сказал нечто, защищая государя и всячески пороча, святейшего патриарха. Видя, что ниоткуда ему нет помощи, царь сильно опечалился. Тогда святейший патриарх Никон сказал ему: «Государь! Девять лет ты учил и вразумлял людей, здесь собранных, готовя их к сегодняшнему дню, чтобы они возвысили голос против меня, - и что же? Они не только не сумели ничего сказать, но даже рта не смогли раскрыть. Не векую ли поучахуся тщетным? Но я тебе, царь, так скажу: если повелишь им забросать нас камнями, они не замедлят, а обвинить нас еще девять лет их учи - и то вряд ли что услышишь». От этих слов царь пришел в такой гнев и ярость, что поник лицом на свой царский престол и лишь через многое время поднялся.
На том соборе был один честный муж по имени Лазарь, по прозванию Баранович, епископ Черниговский. Сей добрый и кроткий архиерей, превосходный знаток философской науки, стоял среди прочих на своем месте по чину, когда царь обратился к нему и сказал: «Лазарь, что ты молчишь и ничего не говоришь? И почему ты меня предаешь, ведь я на тебя надеялся в этом деле!» Епископ Лазарь вышел немного вперед и, благоговейно сложив руки на груди и склонив голову, сказал: «Благочестивый царь, как я могу прать против рожна и как могу клеветать на истину или противиться ей?» - и снова стал на свое место. Царь сильно гневался, не обретая ни в ком поддержки; а сего епископа Лазаря государь еще до прихода святейшего патриарха на собор призывал к себе отдельно от других и говорил ему: «Епископ, хотя ты патриарха Никона не знаешь и не видел, но слышал, что он человек ярый и нестерпимый. Прошу тебя, когда он будет призван на собор, постарайся во всем помочь нам». Лазарь отвечал на это: «Царь, если в словах или делах обличится какая неправда патриарха Никона, я не буду молчать». Посему царь и обратился теперь к епископу Лазарю, но и от него не получил никакой помощи.
Тогда, поразмыслив немного, царь стал у своего престола, положил руку на уста и долго молчал, после же подошел к святейшему патриарху Никону, взял у него из рук лествицу и, перебирая четки, тихим голосом, так что никто не слышал, кроме стоящих поблизости монахов, сказал: «Святейший патриарх, зачем ты сотворил сие, считая мир великим позором и бесчестя меня?»
Русская Православная Церковь
Николаевский Собор
Авторское право © 2012-2024.
Разработчик: Капитула Ян
