Контакты
Карта

Императрица

«Дорогой мой!

От всей души благодарю за твое милое письмо. Твои нежные слова глубоко меня растрогали и согрели мою одинокую душу. Я глубоко огорчена за тебя, что тебе советуют не ехать в крепость – это было бы истинной наградой для этих удивительных храбрецов. Говорят, что Даки * Виктория Феод., жена Вел. Кн. Кирилла Владимировича. была там на благодарственном молебне и слышала грохот пушек поблизости. В Вильне много войск на отдыхе, так как лошади у них совершенно замучены, я надеюсь, что ты повидаешь эти войска. Ольга прислала такую радостную телеграмму после свидания с тобой – какое милое дитя, и при том она так усердно работает. Как много благодарных душ унесут с собой воспоминание о ее светлом, милом образе, возвращаясь в ряды войск или в родные селения, и то, что она твоя сестра, еще более укрепит связь между тобой и народом! Я прочитала прелестную статью в одной английской газете – они очень хвалят наших солдат, говорят, что глубокая вера и благоговение перед миролюбивым монархом заставляют их так хорошо сражаться, и притом за святое дело.

<...> С Божьей помощью здесь все пройдет хорошо и приведет к победному концу. Эта война подняла настроение, пробудила многие застоявшиеся мысли, внесла единство в чувства, это в моральном отношении – «здоровая война». Только одного мне хотелось бы: чтобы наши войска вели себя примерно во всех отношениях, чтобы они не стали грабить и громить – пусть эту мерзость они предоставят проделывать пруссакам.

<...> Такая война должна очищать душу, а не загрязнять ее, не так ли? В некоторых полках очень строго, я знаю, и стараются поддерживать порядок, но слово сверху не повредило б. Это моя собственная мысль, дорогой, потому что мне хочется, чтоб имя наших русских войск воспринималось впоследствии во всех странах со страхом, уважением и восхищением. Здесь люди не всегда проникнуты мыслью, что чужая собственность священна и неприкосновенна. Победа не означает грабежа. Вели полковым священникам обратиться к солдатам с речью по этому поводу. Вот я надоедаю тебе вещами, которые меня не касаются, но я делаю это исключительно из любви к твоим солдатам и к их репутации».


«... Порешили завтра после обеда поехать в Лугу, в мою «Светелку». Это была дача, подаренная Алексею, я взяла и устроила в ней отделение моей школы народного искусства. Там работают девочки, изготовляют ковры, обучают этому ремеслу деревенских баб, затем для них будут приобретены коровы, домашняя птица и овощи, и они будут обучаться домоводству. Сейчас они устроили госпиталь на 20 кроватей и ходят за ранеными. Мы должны поехать со скорым поездом, так как обыкновенные поезда идут медленнее и в неудобные часы. Аня, Настенька * Гендрикова Анаст. Вас., фрейлина Царицы Александры. и Ресин будут нас втроем сопровождать, никто не должен об этом знать. Только m-ll Шнейдер * Шнейдер Варв. Петр., художница, попечительница женской школы народного искусства им. Царицы Александры Феодоровны. знает о предстоящем приезде А. и Н. – иначе она могла бы отлучиться. Мы возьмем простых извозчиков и поедем, одетые сестрами милосердия, чтобы обращать на себя поменьше внимания и так как собираемся посетить лазарет».


«Сотни расспросов, докладов – начиная с Вильчковского * Вильчковский Серг. Ник., генерал-майор, помощник начальника Царскосельского дворцового управления, председатель Царскосельского эвакуационного комитета. в лазарете, каждое утро расспросы, резолюции и т.п., – а мой мозг не столь силен и свеж, как то было раньше, перед ухудшением моего сердца. Я так понимаю, каково тебе каждое утро, когда все поочередно пристают к тебе с вопросами! В лазарете я приняла одну Ханшу, принесшую в дар m-me Мдивани автомобили и пожелавшую отправить отряд для кавказцев, сражающихся на германском фронте. Сейчас она просит у меня разрешения внести некоторое изменение, а именно – устроить этот отряд на самом Кавказе, где дело санитарной помощи еще менее удовлетворительно поставлено.

Я никак не могла уснуть в эту ночь, а потому в 2 часа написала Ане, чтобы она известила морских жен о том, что представляется оказия для верной передачи писем и посылок. Затем я рассортировала книжечки, Евангелия (1 апост.), молитвы специально для моряков, сласти и засахаренные фрукты для офицеров – быть может, еще найду теплых вещей вдобавок. Бесконечно тебе благодарна за твое второе дорогое письмо. Оно доставило мне огромную радость, мой дорогой. Так тягостно думать о наших страшных потерях – многие раненые офицеры, всего с месяц уехавшие от нас, вернулись вновь ранеными. Дал бы Бог скорее конец этой гнусной войне, но что-то ей как будто не предвидится конца!»


«29-го. Как мне благодарить тебя за твое драгоценное письмо от 25-го, которое я получила сегодня утром? Мы с интересом следим за каждым твоим шагом. Как утешительно, должно быть, видеть эти массы преданных и счастливых подданных! Я рада, что тебе удалось побывать еще в двух городах, где находятся казаки. Мы были в местном лазарете, и я там вручила 4 медали ампутированным солдатам – там не было других очень тяжелых случаев. Оттуда мы отправились в Большой Дворец, чтобы повидать всех наших раненых. Они уже больше горюют о том, что так долго нас не увидят. Сегодня утром оба нижегородца, Наврузов * Наврузов Теймур Бек, ротмистр 17-го драгунского Нижегород. полка. и Ягмин * Ягмин Станислав Юльевич, полковник, а затем командир 17-го драгунского Нижегород. полка., подверглись операции, а поэтому мы хотим заехать к ним вечером, чтобы посмотреть, как они себя чувствуют. Они безумно обрадовались твоей телеграмме, которую прочитали в газетах. То, что ты их назвал «бесподобными», является для них величайшей наградой, так как ты впервые применил это слово».


«Я в субботу была в местном лазарете, вчера у инвалидов, сегодня в нашем большом лазарете (я брала туда с собою Алексея) и раздавала медали от твоего имени – они были ужасно счастливы и благодарны, бедняжки. Мы будем скучать без наших раненых, а они были грустны, расставаясь с нами. Петя * Ольденбургский Петр Александр. (Петя), принц, муж сестры Царя – Великой кн. Ольги Александр. до 1916 г. завтракал у нас, а вчера Павел * Пав. Александр. (Павел), Великий князь, сын Императора Александра II, генерал-адъютант, генерал от кавалерии. пил чай, – он жаждет назначения. Сейчас явится Ростов, я хочу выяснить, почему Маклаков не разрешает американцам осмотреть, как содержатся наши пленные, – их послали с этой целью в Германию, Францию и Англию, и, по-моему, им напрасно не показывают наших».


«Я еще не совсем здорова – так ужасно не быть в состоянии работать, но я продолжаю работать головой. Мне нечего рассказать тебе интересного, увы. Жажду новостей о войне, очень тревожусь.

Оказывается, множество санитарных поездов было отправлено сюда в город вместо Москвы, покуда мы были там, и в Петрограде нет больше свободных мест. Имеются какие-то дефекты в постановке эвакуационного дела. Элла со своей стороны тоже пытается выяснить этот вопрос. Ломан еще не вернулся, так как, слава Богу, в настоящую минуту мало раненых. Дети тебя нежно целуют, женушка тебя нежно прижимает к своему одинокому сердцу и горячо благословляет тебя. Твоя старая Солнышко».


«Длинная телеграмма Николаши * Николай Николаевич (Н., Николаша), Великий князь, внук Николая I, дядя Николая II, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, верховный главнокомандующий (июль 1914-август 1915). преисполняет сердце восторгом и глубочайшим волнением – какое нужно было мужество, чтобы противостоять 22-м атакам в течение одного дня! Все они истинные святые и герои. Но какие ужасные потери несут немцы – они как бы не обращают на это внимания. Большое тебе спасибо, что дал мне возможность получить эти телеграммы».


«Я так рада, что ты обстоятельно побеседовал с Н. – Фредерикс прямо в отчаянии (и справедливо) от многих его неразумных приказов, только ухудшающих дело, и по поводу еще многого, о чем сейчас лучше не говорить, – он находится под влиянием других и старается взять на себя твою роль, что он не вправе делать – за исключением разве вопросов, касающихся войны. Этому бы следовало положить конец. Никто не имеет права перед Богом и людьми узурпировать твои права, как он это делает, – он может заварить кашу, а позже тебе немало труда будет стоить ее расхлебать. Меня это ужасно оскорбляет. Никто не имеет права так злоупотреблять своими необычайными полномочиями».


«Мой родной, глубоко любимый!

Да пошлет тебе Господь свое особое благословение в пути и да дарует Он тебе возможность поближе увидать наши храбрые войска! Твое присутствие придаст им новые силы и отвагу и будет наградой для них и отрадой для тебя. Не в Ставке дело, ты должен показаться войскам везде, где только возможно».


«О, что за великий день, когда будет отслужена опять обедня в св. Софии! Только ты дай приказание, чтобы не разрушалось и не портилось ничего принадлежащего магометанам, они могут все употреблять для своих мечетей, и мы должна уважать их религию, так как мы христиане, слава Богу, а не варвары! Как хотелось бы быть там в такую минуту! Число церквей, использованных или разрушенных турками, огромно – ведь греки считались недостойными служить в таких храмах! Пусть Православная Церковь окажется теперь более достойной и очистится. Эта война может иметь колоссальное значение для нравственного возрождения нашей Церкви и страны – надо лишь найти людей для исполнения твоих приказаний и в помощь тебе».


«Кончаю письмо к тебе, лежа на диване. Старшие девочки в городе, обе младшие гуляли, затем были в своих госпиталях, а теперь у них урок. Бэби в саду. Я лежала ½ часа на балконе. Так странно для меня было очутиться на свежем воздухе, я совсем отвыкла. Птички пели – вся природа просыпалась и славила Творца! Вдвойне чувствуешь ужасы войны и кровопролития, но как после зимы наступает лето, так после страдания и борьбы наступят мир и утешение, всякая ненависть утихнет, и наша дорогая Родина разовьется и станет прекрасной. Это новое рождение, новое начало, очищение и исправление умов и душ, только надо направить их и вести по прямому пути. Дела так много, пусть все дружно работают вместе, помогая, а не тормозя работу, ради одной великой цели, а не из-за личной славы и успеха».


«И как хороши были твои слова на балконе – как раз то, что надо! Да благословит и объединит Господь эти славянские области с их старинной матерью Россией в полном, глубоком, историческом и религиозном значении этого слова! Все приходит в свое время, и теперь мы достаточно сильны, чтобы удержать их за собой, а раньше мы этого не могли; но «внутри» мы должны еще окрепнуть и объединиться во всех отношениях, чтобы править тверже и с большим авторитетом. Как Николай I был бы счастлив! Он видит, как его правнук завоевывает обратно эти старинные области и отплачивает Австрии за ее измену. А ты лично завоевал тысячи сердец, я это знаю, твоим мягким и кротким характером и лучистыми глазами – каждый побеждает тем, чем Бог его одарил. Господь да благословит твою поездку!.. Я уверена, что она подымет дух войск, если им это надо. Я рада за Ксению * Ксения Александровна, родная сестра Царя Николая, жена Великого князя Александра Михайловича. и Ольгу, что они видели этот исторический момент. Как хорошо, что ты посетил Ольгин лазарет – это награда ей за ее неутомимую работу».


«Интересно, что это за женский легион, который формируется в Киеве? Если это будет, как в Англии, только для подбирания и помощи раненым – как санитары, – то это хорошо, но я лично была бы против посылки женщин «en masse», на фронт. Сестринская одежда их еще «защищает», и они держатся иначе – эти чем будут?

Если они не будут в очень строгих руках, под постоянным наблюдением, то могут сбиться с пути. Небольшое количество их очень хорошо при санитарных отрядах, но целые массы – нет, там им не место, пусть они формируют сестринские отряды и ухаживают там за ранеными».


«Мое скромное мнение таково: почему бы не послать несколько казачьих полков вдоль побережья или не продвинуть нашу кавалерию немного ближе в Либаве, чтобы помешать немцам все разрушить и утвердиться с их бесовскими аэропланами? Мы не должны позволять им разрушать наши города, не говоря уж об убийстве мирных жителей».

«Закон о восьми или девяти месяцах ужасно жесток; у нас есть некоторые люди со сломанными членами, которые могут срастись только через год, но после этого они опять будут годны к службе. А теперь они никак не могут возвратиться в свой полк и таким образом лишаются жалованья. А некоторые из них очень бедны и не имеют никакого состояния. Это, в самом деле, является несправедливостью. Искалеченные, не всегда на всю жизнь, но на долгое время, исполнившие мужественно свой долг, раненые и потом брошенные, как нищие, – их моральное страдание должно быть велико. Некоторые из них спешат обратно в полк, только чтобы не лишиться всего, и из-за этого могут совершенно потерять здоровье. Конечно, некоторых (немногих) надо торопить обратно в полки, так как они уже способны опять к службе. Это все так сложно».


«Мой родной, бесценный!

С особо тяжелым сердцем отпускаю я тебя в этот раз – положение так серьезно и так скверно, и я жажду быть с тобою, разделить твои заботы и огорчения. Ты все переносишь один, с таким мужеством! Позволь мне помочь тебе, мое сокровище. Наверное, есть дела, в которых женщина может быть полезной. Мне так хочется облегчить тебя во всем, а министры все ссорятся между собою в такое время, когда все должны бы работать дружно, забыв личные счеты, и работать лишь на благо Царя и Отечества. Это приводит меня в бешенство. Другими словами, это измена, потому что народ об этом знает, видит несогласие в правительстве, а левые партии этим пользуются. Если б ты только мог быть строгим, мой родной, это так необходимо, они должны слышать твой голос и видеть неудовольствие в твоих глазах. Они слишком привыкли к твоей мягкой, снисходительной доброте. Иногда даже тихо сказанное слово далеко доходит, но в такое время, как теперь, необходимо, чтобы слышался твой голос, звучащий протестом и упреком, раз они не исполняют твоих приказаний или медлят с их исполнением. Они должны научиться дрожать перед тобой. Помнишь, m-r Ph. и Гр. * Распутин-Новых Григорий Ефимович, крестьянин села Покровское, Тюменского уезда, Тобольской губернии, глубоко верующий православный человек, посвятивший свою жизнь странничеству по святым местам и благотворительности, обладал большим духовным влиянием на Царя и Царицу. говорили то же самое. Ты должен просто приказать, чтобы то или иное было выполнено, не спрашивая, исполнимо это или нет (ты ведь никогда не попросишь чего-нибудь неразумного или невозможного). Прикажи, например, чтобы, как во Франции (республике), те или другие заводы выделывали бы гранаты, снаряды (если пушки и ружья слишком сложно), пусть большие заводы пошлют инструкторов. Где есть воля, там найдется и способ ее осуществления. Они должны все понять, что ты настаиваешь на том, чтоб твои приказания немедленно исполнялись. Они должны подыскать людей, заводчиков, чтобы наладить все, пусть они сами наблюдают за ходом работы. Ты знаешь, как даровит наш народ, только ленив и лишен инициативы. Двинь их на работу, и они все смогут сделать – только не проси, а приказывай, будь энергичен на благо твоей Родины».


«Чудная погода, я лежу на балконе, птички так весело поют. А. только что была у меня, она видела Гр. сегодня утром. Он в первый раз после пяти ночей спал хорошо и говорит, что на фронте стало немного лучше. Он тебя настоятельно просит поскорее приказать, чтобы в один определенный день по всей стране был устроен всероссийский крестный ход с молением о даровании победы. Бог скорее услышит, если все обратятся к Нему».


«Мой родной, любимый Ники!

Как я благодарна тебе за твою дорогую телеграмму! Бедняжка, даже по воскресеньям у тебя заседания министров. Наша прогулка в Павловск была очень приятной; на возвратном пути маленький автомобиль Георгия * Георг. Мих., Великий князь, генерал-адъютант, генерал-лейтенант, состоял при ставке Верховного главнокомандующего. (как у Алексея) налетел на наш экипаж, но, к счастью, не опрокинулся, и машина его не испортилась. Павел пил со мной чай и просидел 1¾ часа. Он был очень мил, говорил откровенно и просто, благожелательно, без желания вмешиваться в дела, которые его не касаются, – только расспрашивая о разных вещах. С его ведома я о них рассказываю. Ну, во-первых, – недавно у него обедал Палеолог * Палеолог Морис Жорж, французский посол в России. и имел с ним долгую интимную беседу, во время которой он очень хитро старался узнать у Павла, не имеешь ли ты намерения заключить сепаратный мир с Германией, так как он слыхал об этом здесь, и во Франции распространился об этом слух; они же будут сражаться до конца. Павел отвечал, что он уверен, что это неправда, тем более что при начале войны мы решили с нашими союзниками, что мир может быть подписан только вместе, ни в каком случае сепаратно. Затем я сказала Павлу, что до тебя дошли такие же слухи насчет Франции. Он перекрестился, когда я сказала ему, что ты и не помышляешь о мире и знаешь, что это вызвало бы революцию у нас, – потому-то немцы и стараются раздувать эти слухи. Он сказал, что слышал, будто немцы предложили нам условия перемирия. Я предупредила его, что в следующий раз он услышит, будто я желаю заключения мира. Затем Павел меня спросил, правда ли, что Щегловитов * Щегловитов Иван Григорьевич, гос. секретарь, сенатор, чл. Гос. совета, министр юстиции. сменяется и тот противный Манухин * Манухин Серг. Серг., действительный тайный советник, сенатор, чл. Гос. совета, министр юстиции. назначается на его место. Я ответила, что ничего об этом не знаю и не понимаю, почему Щегловитов собрался именно теперь ехать в Соловецкий монастырь. Затем он сказал мне о другой вещи, которая хоть и неприятна, но лучше тебя о ней предупредить, – а именно, что последние шесть месяцев говорят о шпионе в Ставке, и когда я спросила его имя – он назвал генерала Данилова (черный) * Данилов Георг. Никиф., генерал от инфантерии.. Он от многих слышал, что чувствуется что-то неладное, а теперь и в армии об этом говорят. Друг мой, Воейков хитер и умен, поговори с ним об этом и вели ему умно и осторожно следить за этим человеком. Конечно, как Павел говорит, у нас теперь мания на шпионов – но все же раз такое сильное подозрение возникло, раз делается известным заграницей все, что могут знать лишь близкие посвященные лица в Ставке, Павел счел своим долгом спросить меня, упоминал ли ты мне об этом. Я ответила, что нет. Только не говори об этом Николаше, пока не будешь иметь достаточно материала, так как он все может испортить своей горячностью и сказать Данилову все в лицо или не поверить. Но я считаю вполне справедливым наблюдать за ним, хотя он и может казаться вполне честным и симпатичным. Пока ты там, желтые и другие должны насторожить уши и глаза и последить за его телеграммами и за людьми, которых он видит. Говорят, что он часто получает крупные суммы. Я это все тебе пишу, не зная, есть ли основания для этих слухов, – все же лучше тебя предупредить. Многие не любят Ставку и неприятно чувствуют себя там, и так как у нас было, увы, много шпионов (а также и невинных людей, обвиненных Ник.), тебе следует теперь осторожно все разузнать, прошу тебя. Павел говорит, что назначение Щербатова было встречено с восторгом; сам он его не знает. Извини меня за то, что так к тебе пристаю, мой бедный усталый друг, но я так жажду помочь тебе и, может быть, могу быть полезна тем, что передаю тебе все эти слухи».


«Как насчет Варшавы? Лазареты там очищаются, а некоторые совсем эвакуируются – это, наверное, только крайняя мера предосторожности, потому что за 11 месяцев вполне имели время хорошо укрепить этот город. Они, повидимому, возобновляют свое осеннее наступление, но теперь пошлют лучшие войска, и им будет легче, потому что они всесторонне изучили данную местность. На моих дорогих сибирцев обрушится вся наступающая масса – дай Бог, чтобы им опять удалось спасти Варшаву. Все в руках Господних! Постараемся дотянуть, пока не придет достаточное подкрепление снаряжением, тогда мы сможем с удвоенной силой напасть на них. Но эти постоянные огромные потери наполняют скорбью мою душу. Правда, они как мученики прямо идут к Престолу Божьему – но все же очень тяжело».


«Ты всегда слишком добр, и все этим пользуются. Это не может так продолжаться, дружок, поверь мне хоть раз, я говорю правду. Все, кто к тебе искренне привязан, жаждут того, чтобы ты стал более решительным и сильнее бы показывал свое недовольство; будь более строг – так продолжаться больше не может. Если бы твои министры тебя боялись, все шло бы лучше.

<...> Эриванцы прямо молодцы, всюду, где трудное место, – их посылают и приберегают их к концу, так как очень в них уверены. Теперь намереваются отнять у них их офицеров и разместить их по другим полкам, чтобы исправить последние. Это совершенно несправедливо и приводит их в отчаяние. Если ты отнимешь у них старых офицеров, то полк уже не будет тем, чем был. Они и без того много потеряли убитыми, ранеными и взятыми в плен. Прошу тебя, не позволяй так погубить полк и оставь этих офицеров, они любят свой полк и поддерживают его славу. Это делают с другими офицерами 2-й бригады, и они боятся, что и их очередь настанет, и это мучит командира и всех, но они не смеют ничего сказать, не имеют права – поэтому они хотят, чтобы их шеф об этом знал и не позволил бы взять их боевых офицеров в другие полки. «Мы сумеем постоять за государево дело в рядах родного полка, не задумаемся сложить свои головы за него. Это дело настолько неотложно, что нужно торопиться, пока наше родное гнездо не успели разорить. Думаю, что на такое внимание полк имеет некоторое право, не в пример прочим, за свою боевую службу в прошлом, а о настоящем говорит приказ по дивизии. Всю тяжесть арьергардных боев, с 31 мая по 6 июня, полк вынес на своих плечах, что признано свыше». Только не давай Н. или другим догадаться, что полк просил об этом, иначе они пострадают за это. Пожалуйста, постарайся сделать что-нибудь и дай мне ответ. Они очень волнуются. Оттуда прислали сюда очаровательного младшего офицера с письмом.

Должна кончать, курьер ждет.

Благословения и поцелуи без конца от твоей Женушки».


«Прошу тебя, ответь мне, будут ли крестные ходы 29-го, так как это очень большой праздник и конец поста. Извини, что пристаю к тебе опять, но так хочется знать, п<отому> ч<то> ничего здесь не слышишь.

Сегодня я приму одного из членов моего комитета помощи военнопленным в Германии и одного американца (из союза христианской молодежи, как наш Маяк), который берется лично доставить наши посылки пленным. Он много путешествовал и снимал фотографии, особенно в Сибири, где мы содержим наших военнопленных, – им там хорошо. Он хочет эти снимки выставлять в Германии, надеясь этим помочь и нашим там. Каков твой ответ насчет Эриванцев?

Теперь прощай, мой нежно любимый. Осыпаю тебя поцелуями и призываю на тебя Божье благословение.

Твоя навсегда старая Женушка».


«Мой родной, любимый!

Не нахожу слов, чтобы выразить тебе все, чем наполнено сердце. Я жажду сжать тебя в своих объятиях и шептать слова любви и ободряющей ласки. Так тяжело отпускать тебя совершенно одного, но Бог очень близок к тебе, больше, чем когда-либо! Ты вынес один, с решимостью и стойкостью, тяжкую борьбу ради родины и престола. Никогда не видали они раньше в тебе такой решимости, и это не может остаться бесплодным.

Не беспокойся о том, что остается позади. Необходимо быть строгим и прекратить все сразу. Дружок, я здесь, не смейся над своей глупой, старой женушкой, но на мне надеты невидимые «брюки», и я смогу заставить старика быть энергичным. Говори мне, что делать, пользуйся мной, если я могу быть полезной. В такие времена Господь мне подает силу, потому что наши души борются за правое дело против зла. Это все гораздо глубже, чем кажется на глаз. Мы, которым дано видеть все с другой стороны, видим, в чем состоит и что означает эта борьба. Ты наконец показываешь себя Государем, настоящим Самодержцем, без которого Россия не может существовать! Если бы ты пошел на уступки в этих разнообразных вопросах, они бы еще больше вытянули из тебя. Единственное спасение – в твоей твердости. Я знаю, чего тебе это стоит, и ужасно за тебя страдаю. Прости меня, умоляю, мой ангел, что не оставляла тебя в покое и приставала к тебе так много! Но я слишком хорошо знала твой исключительно мягкий характер, и тебе пришлось преодолеть его на этот раз и победить, одному против всех. Это будет славная страница твоего царствования и истории России – вся история этих недель и дней. Бог, Который справедлив и около тебя, спасет твою страну и престол через твою твердость. Редко кто выдерживал более тяжкую борьбу, чем твоя, – она будет увенчана успехом, только верь этому. Твоя вера была испытана, и ты остался твердым, как скала, за это ты будешь благословен. Бог помазал тебя на коронации, поставил тебя на твое место, и ты исполнил свой долг. Будь в этом твердо уверен: Он не забывает Своего Помазанника».


«Я ходила с Бэби в церковь и горячо за тебя молилась. Священник чудно говорил, и я жалела, что министры не присутствовали при этом, солдаты слушали с глубочайшим интересом. Он говорил о значении этих трех дней поста, и как все дружно должны работать вокруг тебя, и так далее, – так прекрасно и верно – всем следовало бы это послушать».


«Павел находит, что кавалергардам надо дать нового командира, так как раны теперешнего не заживают. Он все получил, все сделал, что мог, а полк не может оставаться без настоящего командира, с одними только юнцами. Он говорит, что можно назначить кого-нибудь хорошего с фронта, – все равно, кто он, только бы был хорошим, так что ты, м.б., и это обсудишь с Алексеевым * Алексеев Мих. Васил., генерал-адъютант, генерал от инфантерии. (не с Дмитрием)?

Бьюкенен * Бьюкенен, сэр Джордж Уильям, английский посол в России. мне опять принес больше 100 000 рублей. Он тебе желает всякого успеха. Не может больше выносить города, говорит, что очень трудно достать дрова. Он хочет уже теперь всем запастись, ждет уже два месяца, а теперь узнал, что ничего не прибудет. Следовало бы сделать заранее большие запасы, так как у нас масса беженцев, которые будут страдать от голода и холода. О, через какие мучения они проходят! Масса народа умирает по дороге, сбивается с пути, и всюду подбирают заблудившихся детей. Теперь я должна уезжать. Благословляю и целую тебя 1000 раз, очень, очень нежно, с горячей любовью! Навсегда твоя старая Аликc».


«Надо серьезно заняться беженцами, устроить больше питательных пунктов и летучих лазаретов – масса детей рождается на дорогах, другие умирают – это ужасное зрелище. Правительство разрабатывает вопрос о беженцах после войны, но гораздо необходимее теперь о них подумать. Бог даст, скоро неприятель прекратит свое наступление, и тогда дела поправятся. Известия, которые я прочла в газетах, очень утешительны и гораздо лучше изложены, сразу видно, что кто-то другой их пишет».


«Сегодня погода была дивная, совершенно летняя. Я с А. поехала на дрожках на кладбище: хотелось положить цветы на могилу грузинского офицера, умершего в Большом Дворце ровно 6 месяцев тому назад, а затем взяла ее с собою на могилу Орлова, где она не была после своего несчастного случая.

Затем мы пошли к Знамению. Я отстояла половину обедни и отправилась в наш лазарет, где посидела с нашими ранеными. Завтракала на балконе, потом снимала Бэби на траве. В 2½ часа поехала в город в клинику Ел. П., где видела наших пленных, вернувшихся из Германии и Австрии. Последние из них прибыли в этом месяце. Твоя mama была там сегодня утром. Мы видели несколько сот человек и еще 70 из другого лазарета, потому что они горевали, что она их не посетила. В общем, вид у них – недурной, хотя среди них было несколько несчастных слепых, много безруких и безногих, двое, увы! со скоротечной чахоткой; они были счастливы вернуться на Родину».


«Бог поможет – будь стоек и энергичен, и справа и слева, потряси и разбуди всех и крепко ударь, когда понадобится! Тебя должны не только любить, но и бояться. Тогда все пойдет хорошо.

Правда ли, что славный Димка * Голицын Дм. Борис., светлейший князь, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, обер-егермейстер, заведовал императорской охотой. тоже едет в Тифлис? Целая свита из твоих приближенных направляется туда. Это уж слишком – он нужен тебе для иностранцев и для поручений.

Все дети тебя целуют».


«Только что прочла до конца речь Хвостова * Хвостов Алексей Никол., нижегородский и вологодский губернатор, член IV Гос. Думы, управляющий Министерством внутренних дел. – очень толковая и интересная, но я должна сказать, что наша собственная славянская натура, лишенная всякой инициативы, виновата во всем. Мы должны были с самого начала удержать банки в наших руках. Раньше никто не обращал на это внимания, а теперь все ищут всюду немецкого засилья. Но уверяю тебя, что мы сами навлекли его на себя своей ленью. Обратите внимание на стр. 21, 22 про Джунковского * Джунковский Владимир Фед., генерал-майор Свиты Его Величества. – какое он имел право телеграфировать такую вещь? Это было возможно лишь при исключительных обстоятельствах, и это звучит отвратительно. Я думаю, что тебя все заинтересует, так как знакомит с его взглядами на банк и т.д. Затем посылаю тебе письмо А. про Варнаву * Варнава (Накропин Вас. Александр.), архиепископ Тобольский и Сибирский. и Синод. Анастасия тебя целует и извиняется, что не написала, но мы поехали кататься (конечно, девочки мерзли), а затем в Дом Инвалидов, где разговаривали со всеми 1½ часа. Мы заехали за Аней в прелестный домик графини Шуленбург. Затем они пошли в свои лазареты, а после чаю – к Ане, чтобы поиграть с молодежью.

Голова кружится от всех разговоров, но дух мой бодр – дружок, я готова на все, что тебе надо. Варнава завтра придет ко мне. Продолжай быть энергичным, дорогой мой, пусти в ход свою метлу – покажи им энергичную, уверенную сторону своего характера, которую они еще недостаточно видели».


«Как бы хорошо дать им почувствовать железную волю и руку! До сих пор твое царствование было исполнено мягкости, теперь должно быть полно силы и твердости. Ты властелин и повелитель России, всемогущий Бог поставил тебя, и они должны все преклоняться перед твоей мудростью и твердостью. Довольно доброты, которой они не были достойны. Они думали, что смогут обернуть тебя вокруг пальца. Все, о чем они говорили в Москве, было вчера напечатано в газетах!»


«Когда Петр Великий по собственному почину приказал величание, это было немедленно исполнено, на самом месте и в окрестностях. После величания панихиды прекращаются (как когда мы были в Сарове, прославление и величание шли одновременно), и они теперь опять заказали панихиды и сказали, что не исполнят твоего приказания. Дружок, ты должен быть тверд и заявить Синоду категорически, что ты настаиваешь на исполнении своего приказания, и величание должно продолжаться! В молитвах мы теперь нуждаемся больше, чем когда-либо. Они должны знать, что ты очень ими недоволен, и прошу тебя, не допусти, чтобы прогнали В.»


«Этот маленький образок от Ани. Она сегодня была в часовне, пока мы осматривали лазареты, оба под моим покровительством. Один устроен для 60 офицеров на Конно-Гвардейском бульваре, очень хороший, а другой на Выборгской стороне, между тюрьмами, в котором сразу разместили 130 человек. Несколько семеновцев из Холма, стрелки и т. д. – один из них был год в Германии, – там очень хорошо и чисто устроено. Мостовые были ужасны. Видишь, я появляюсь в шикарных и в самых бедных и несчастных местах – пусть видят, что мне безразлично, что говорят, – я буду продолжать бывать всюду как всегда. Теперь я чувствую себя лучше и потому могу это делать».


«Мой поезд вернулся, и, говорят, там множество санитаров, которые ждут и не могут двинуться. Я надеюсь, это означает, что наши войска туда привезены? Массу женщин привезли для работы около озер, но им не было сказано, на сколько времени, так что они не успели захватить с собой теплой одежды; они получали суточные во время дороги – 50 коп., а дорога продолжалась 5 дней. Губернаторы, наверное, с ума сошли! Никогда нет здесь порядка! Меня это приводит в отчаяние; этому мы должны были бы научиться у немцев.

Поезд сестры Ольги * Ольга Александровна (Ольга, О.), Великая княгиня, родная сестра Царя. привозит много раненых офицеров и солдат и 90 беженцев; я им велела всегда подбирать их по дороге.


Дорогой, сколько всюду дела! Мне хочется во все вмешиваться (Элла * Елизавета Феодоровна (Элла), 1864-1918, урожденная принцесса Гессен Дармштадтская, родная сестра Царицы, жена Великого князя Сергея Александровича, основательница и настоятельница Марфо-Мариинской обители милосердия. это делает очень удачно), чтобы разбудить людей, привести все в порядок и объединить всех. Все идет так неправильно, одними толчками и порывами, и так мало у всех энергии (это приводит меня в отчаяние, у меня-то ее довольно, несмотря на то, что иногда чувствую себя больной, хотя, слава Богу, сейчас этого нет; я благоразумна и не переутомляюсь). Должна кончать свое бесконечное письмо. Не слишком ли я много пишу? Мужество, энергия, твердость будут вознаграждены успехом. Ты помнишь, Он говорил, что слава твоего царствования скоро наступит, и мы будем вместе за нее сражаться, так как в этом слава России. Ты и Россия – одно!»


«Мой дорогой, любимый!

День был такой серый, что мне даже взгрустнулось, но теперь солнце опять выглянуло из-за облаков. Окраска деревьев принимает теперь такие чудные оттенки – желтые, красные, медные. Грустно подумать, что лето миновало и что приближается бесконечная зима. Странно было увидеть милое море. Но какое оно грязное! С болью в сердце увидела вдали «Александрию» и вспомнила, с какой радостью мы ее всегда встречали, зная, что она отвезет нас на наш дорогой «Штандарт» и в шхеры! Теперь все это лишь сон!

Что это Болгария задумывает и почему Сазонов * Сазонов Серг. Дмитр., гофмейстер, чл. Гос. совета, министр иностранных дел. такой размазня? Мне кажется, что народ сочувствует нам, и только министры и дрянной Фердинанд мобилизуют, чтобы присоединиться к неприятелю, окончательно раздавить Сербию и жадно накинуться на Грецию. Удали нашего посланника в Бухарест, и я уверена, что можно убедить румын пойти с нами. Правда ли, что собираются послать к тебе Гучкова и еще других с депутацией из Москвы? Тяжелое железнодорожное несчастие, от которого он один бы только пострадал, было бы заслуженным наказанием от Бога. Они заходят слишком далеко, и этот дурак Щербатов * Щербатов Никол. Борис., князь, камергер, действительный статскии советник, управляющий Министерством внутренних дел. ничего не достиг зачеркиванием некоторых мест в их речах. Действительно, это – негодное правительство, раз оно не желает работать со своим Государем, но идет против него!

<...> Я тебе надоедаю, мой бедный, но они приходят ко мне, и я не могу ничего другого делать для блага твоего, Бэби и России.

Будучи там, ты можешь все ясно и спокойно обсудить. Я также спокойна и тверда. Тогда, когда нужно произвести перемены, чтобы избавиться от дальнейших безобразий и грязи, как теперь в Синоде под предводительством этого так называемого «джентльмена» Самарина * Самарин Александр Дмитр., егермейстер, чл. Гос. совета, московский губернский предводитель дворянства, исполняющий должность обер-прокурора Святейшего Синода., – я прихожу в ярость и умоляю тебя поторопиться. Он не смеет относиться к твоим словам, как к сору, – никто из министров не смеет поступать, как они это делают, после того как ты так с ними говорил. Я тебе говорила, что С. глупый нахал. Вспомни, как он дерзко держался со мной в Петергофе прошлым летом в деле об эвакуации, его сравнение Петербурга с Москвой и т.д. Он не имел права так говорить со своей Императрицей, как он это делал. Если бы он употребил бы все усилия, чтобы сделать по моему желанию, он бы направлял меня и помогал мне, и дело было бы великое и популярное. Но я чувствовала антагонизм, как у друга С.И. Вот причина, почему его тебе предложили, – вовсе не из-за блага Церкви. Я таким типам неудобна, потому что энергична и стою за своих друзей, кто бы они ни были.

<...> Ты – Самодержец, и они не смеют этого забывать, если они это делают, как теперь, то горе им!

Благодарю тебя крепко за твое очень милое и дорогое письмо. Я была в таком восторге, получив его, и все перечитывала его. Как я рада, что ты получаешь столько хороших телеграмм, – это является свидетельством и наградой! Господь благословит тебя за это, ты этим поступком спас Россию и престол».


«Как я устала от всех этих вопросов! С меня достаточно войны, всех тех несчастий, которые она принесла, всех этих дум и забот о том, чтобы все было как следует, чтобы войска, раненые, калеки, семьи и беженцы ни в чем не нуждались! Я буду с большим нетерпением ждать твоей телеграммы, хотя многого ты все равно не можешь в ней написать. Я рада, что мои длинные письма не наскучили тебе и что тебе приятно их читать. Я не могу не беседовать с тобою, хотя бы на бумаге, иначе уж слишком тяжела была бы разлука и все остальное, что меня терзает».


«Мой родной, любимый!

С чувством величайшего облегчения прочла я твою дорогую телеграмму, в которой ты говоришь, что заседание с министрами сошло благополучно и что ты им в лицо твердо сказал свое мнение. Господь вознаградит тебя за это, мое сокровище. Ты не можешь себе представить, как тяжело не быть с тобою в такое время, не знать, что обсуждается, и слышать здесь одни ужасы!»


«Мой любимый душка!

Яркий солнечный день – 2 градуса мороза ночью. Какова жалость, что в газете ничего не написано про смотр, который ты сделал войскам! Надеюсь, это описание появится завтра. Необходимо печатать о таких вещах – конечно, без упоминания о том, какие именно части ты смотрел. С нетерпением ожидаю подробностей, как все это прошло».


«Мой родной!

Еще раз поздравляю тебя с сегодняшним дорогим днем. Да дарует Господь здоровье и счастье нашему драгоценному мальчику! Я так рада, что наконец напечатали в газетах о том, что ты видел войска, и то, что ты им сказал, – а то нынче никто бы на фронте знать не знал об этом. А каждое твое путешествие к войскам, когда становится известным, поднимает их дух. и все надеются удостоиться того же счастья».


«Холодно и туманно. Еду в лазарет, затем на открытие моей новой школы народного искусства, обратно – после чая на Елагине. Нежно целую вас обоих. Да благословит вас Господь, мои дорогие. Аликc».


«Мое любимое сокровище!

Холодное, туманное утро. Прочла газеты – слава Богу, известия продолжают быть хорошими. Я была рада прочесть что уже поговаривают о перемене марочных денег, – это хорошо. Кн. Гейдройц * Гейдройц Вера Игнат., княжна, доктор медицины, старший врач Царскосельского дворцового лазарета для раненых, в котором во время войны работала Царица. к счастью, поправляется, и температура спала.

Мы только что вернулись из города. Школа, действительно, прекрасная, в 4 этажа, так что меня понесли наверх – лифт еще не работает, так как часть необходимых принадлежностей еще в Архангельске. Девочки сделали замечательные успехи. Я прошла за час все их мастерские: ткацкую, вышивальную, рисовальную, для выделки ковров, красок. Они сами красят шелковые нитки и материи, выделывают краски из разных растений. Прелестную лиловую краску – цвета моего шелкового костюма – они приготовляют из черники. Наш Батюшка служил молебен.

<...> Болит спина, чувствую себя утомленной и тоскую по тебе. Я держусь молодцом и креплюсь, но бывают очень тяжелые минуты.

Осматриваешь ли ты иногда санитарные поезда, когда они проходят? Посетил ли ты дом, где работают все младшие чины твоего штаба? Возьми Бэби с собою, это будет наградой для них за их тяжелый труд и придаст им сил. Приглашаешь ли ты офицеров своего штаба к завтраку по воскресеньям? Приехал ли английский адмирал? Так много у меня дела, столько людей надо повидать, что я уже сильно устала и накачиваюсь лекарствами. Как твое здоровье, мой любимый? Нет ли около Орши или Витебска войск, которые тебе следовало бы осмотреть? Ты мог бы один день посвятить этому. Я тебе, наверное, надоела, но я так желаю, чтобы ты видел побольше войск. Молодые солдаты, идущие пополнять полки, могли бы дефилировать перед тобой на вокзале и были бы очень этим осчастливлены. Ты знаешь, что окружающие тебя часто придерживаются неверного взгляда не говорить тебе этого, чтобы не лишить тебя обычной прогулки, как будто нельзя часто соединить одно с другим. Что делает Павел по вечерам? Что ты решил относительно Дмитрия? О, как я тоскую по тебе! Но тебе, наверное, несравненно легче теперь, когда малютка с тобой. Покажи Бэби обучение солдат – это оставит по себе хорошее воспоминание у вас обоих, мое солнышко. Должна отсылать письмо. До свидания, мой муженек, сердце моего сердца, душа моей жизни! Целую крепко и нежно. Да благословит и сохранит вас Господь от всякого зла!

Тысяча поцелуев от твоей старой

Женушки».


«Какой чудный сюрприз – твое сегодняшнее письмо! Получила его рано утром. Сердечно за него благодарю тебя, мое сокровище. Это хорошо, дорогой, что ты сразу велел сместить 3-х провинившихся генералов, – это послужит уроком для остальных и заставит их быть внимательнее в своих действиях. Интересно, кто эти трое? Но, Бог даст, Рига не будет взята – с них уже довольно».


«Его Величеству.

Идет снег. Только что получила письмо Бэби, за которое крепко благодарю. Надо принять массу народа. Потом отправляюсь в Зимний Дворец на открытие лазарета. Все нежно обнимают и целуют. Аликс».


«Вот мы вернулись из города. Лазарет в Зимнем Дворце великолепен. Прямо чудо, как скоро закончили все работы, – нельзя узнать комнат, так как из больших сделано несколько маленьких и множество ванных. Ты непременно должен как-нибудь осмотреть его – очень стоит! Оттуда мы прямо поехали в склад. Белецкий сказал мне, что ты сегодня или завтра собираешься ехать в Чернигов, Киев и Бердичев, но Воейков назвал только твое имя. Поэтому я телеграфировала, чтоб узнать насчет Бэби. Он ведь может оставаться в поезде и появляться, когда это нужно. Чем больше вы показываетесь вместе, тем лучше».


«Ежедневно должны приходить 400 вагонов муки, приходит же только 200. Нужно наладить все поскорее и поэнергичнее – мысль о ревизии кажется мне превосходной – Сенат. ревизия для угля. Если мы его получим, народ не будет мерзнуть и будет спокоен. Нужно послать ревизора в важнейшие угольные центры, откуда уголь переправляют уже сюда. Мне неловко, что я надоедаю тебе со столькими вещами.

<...> Жадно жду известий. В Афинах приняли австро-германскую депутацию – враги напряженно работают для достижения своих целей, а мы всегда доверяемся, и всегда нас обманывают. Всегда надо энергично следить за Балканами и показывать им нашу силу и настойчивость. Я предвижу ужасные осложнения по окончании войны, когда надо будет разрешить вопрос о балканских государствах, и опасаюсь, что эгоистическая политика Англии резко столкнется с нашей. Надо ко всему хорошенько подготовиться, чтобы не иметь неприятных сюрпризов».


«Видела бедного Мартынова * Мартынов Анатол. Иван., генерал-майор, командир 3-го гусарского Елисаветградского Великой княжны Ольги Николаевны полка, во время войны командир 2-й бригады 4-й кавалерийской дивизии. на костылях. У него одна нога на 4 сантиметра короче другой. Вот уже скоро год, как он ранен, и в мае, надеются, он сможет опять служить. Прямо чудо, что он в живых! Он счастливо каждый раз избегал смерти – под ним убило двух лошадей, когда он был уже ранен, и обе ноги прострелены и переломлены.

Я говорила с Ниродом про пасхальные подарки для армии. Мы еще не истратили тех 3 миллионов рублей, которые ты дал из удельных сумм и которые Кабинет должен возместить. Осталось немного больше миллиона, и мы хотим на это заказать подарки к Пасхе. Только каждый получит гораздо меньше, так как все сильно вздорожало, и даже нельзя достать в требуемом количестве. Затем приходил опять m-r Малькольм * Малькольм, представитель английского Красного Креста в России во время войны 1914-1917 гг. с предложением от общества бывших суфражисток заняться нашими беженцами, в особенности, беременными женщинами. Они прекрасно работали во Франции. Можно было бы их присоединить к Татьянинскому комитету.

<...> Затем приняла четырех моих стрелков – посылаю тебе их имена, – прямо молодцы. Один бежал, но его поймали, 50 человек уже вернулись – через Бельгию и Голландию, теперь они там одного оставили в качестве переводчика – с ними хорошо обращались, заботились о них, кормили и одевали. Они шли ночью по компасу. Их взяли в плен 11 ноября прошлого года. Брат Выкрестова * Выкрестов Никол. Григор., подполковник 21-го Сибирского стрелкового Императрицы Александры Феодоровны полка. тоже с ними, только под другим именем и одетый солдатом, так легче бежать. Один из них, Знаменец, рассказывал, что они сохранили клочки знамени и верхушку его, которую старый фельдфебель не успел сжечь».


«Густой снег выпал ночью, все бело, термометр на нуле. Ты получишь это письмо за несколько часов до своего отъезда. Да сохранит тебя Бог под Своим покровом, и да охранят тебя и дорогого Бэби ангелы-хранители, св. Николай и Пресвятая Богородица! Сердцем и душой буду все время вблизи вас. Как тебе будет интересно! Если тебе представится возможность, то передай мой привет и благословение моим Крымцам, а также офицерам Нижегородского полка через Ягмина. Как бы мне хотелось быть вместе с тобой – столько переживаний!

Я читала в «Новом Времени» краткое описание очевидца из Риги. Я не могла читать без слез. Что же чувствуют те тысячи, которые видят тебя и Бэби вместе, таких простых и доступных! Могу себе представить, как глубоко ты все это переживаешь, мой дорогой. Слава Богу, что ты теперь командуешь и сам себе начальник! Посылаю тебе цветы, чтобы они сопровождали тебя в твоем путешествии. Они стояли у меня сегодня в комнате и дышали тем же воздухом, что и твое старое Солнышко, – фрезии долго держатся в воде.

Если ты увидишь наших любимых матросов и моих великанов, то вспомни нас и поклонись им от нас, если представится случай. Я надеюсь, что погода будет хорошая и теплая и что твоя поездка принесет много пользы».


«Посылаю тебе бумагу Рощаковского * Рощаковский Мих. Серг., офицер флота, во время войны руководил строительными работами на Мурмане. – она совсем частного характера. Я просила его выписать все, чтобы было все яснее. Я убеждена, что ты согласишься с главными пунктами. Он человек очень энергичный, благонамеренный и думает, что дела могут пойти лучше при некоторых изменениях, – прошу тебя, прочти эту бумагу.

Я очень одобряю твой план послать гвардию в Бессарабию, она после того, как будет переформирована и отдохнет, будет превосходна. Да поможет Бог этим несчастным сербам! Я боюсь, что они уже погибли, и мы не сможем вовремя прийти им на помощь».


«Душка, забыла рассказать тебе о Питириме, экзархе Грузии * Питирим (Павел Васильевич Окнов), экзарх Грузии, архиепископ карталинский и кахетинский. С ноября 1916 г. митрополит Петроградский и Ладожский, член Святейшего Синода.. Все газеты полны описанием его отъезда с Кавказа и как его там любили. Посылаю тебе одну из газетных вырезок, чтобы дать тебе представление о той любви и благодарности, которые там к нему проявляют. Это доказывает, что он человек достойный и великий молитвенник».


«Хвостов очень и очень советовал бы тебе увеличить оклады железнодорожников – так же, как ты это сделал с почтовыми служащими. Там ведь результатом была безграничная благодарность тебе, – всякие забастовки были приостановлены тем, что эта милость дана была тобой лично, прежде нежели они успели просить тебя об этом. Он нарочно пришел сегодня на обед к А. с Бел., чтобы я это тебе написала и чтоб ты прочел это перед докладом Трепова в понедельник.

Мой милый, ты писал мне, что железная дорога в Рени ветха и испорчена. Пожалуйста, категорически прикажи, чтобы ее немедленно исправили во избежание несчастных случаев, так как ею будут пользоваться для перевозки раненых, амуниции, продовольствия и войск. Нельзя ли было бы поскорее провести небольшие ветки для облегчения сообщения, потому что мы сильно нуждаемся там в железных дорогах, иначе наше сообщение будет приостанавливаться, что может быть ужасно во время зимних сражений! Это я пишу по собственной инициативе, потому что уверена, что это может быть сделано, и ты знаешь, как мало, увы, инициативы у этих людей. Они никогда ничего не предпримут, пока несчастье не обрушится внезапно и не застигнет их врасплох».


«Мой родной муженек!

Я рада, что все так хорошо вчера обошлось. Георгий телеграфировал, что это было одно из самых прекрасных зрелищ, которые он когда-либо видел в жизни. Как трогательно! Говорят, что было чудно в Народном Доме: величайший порядок – присутствовало 18000 человек (их посадили соответственно войнам, в которых они участвовали); они были очень хорошо накормлены и получили разрешение взять с собой тарелки и кружки. В каждой зале был отслужен молебен. Валя там был».


«Очень хочется знать, что нового на фронте. Успешно ли развивается наступление? Черные галки каркают и спрашивают, почему и отчего предприняли такой шаг зимою, но я нахожу, что мы не имеем права судить. У тебя и Алексеева свои планы и соображения, а мы только должны молиться об успехе, и тот, кто умеет ждать, преуспеет. Это очень тяжело, но ничто не дается без терпения и веры. Бог всегда испытывает нас, но посылает награду и избавление тогда, когда мы меньше всего этого ожидаем. И как все переменится внутри страны, когда мы одержим победу!»


«Мой любимый!

Каким сюрпризом было твое второе дорогое письмо! Благодарю тебя за него от всего сердца!

Я рада, что ты опять путешествуешь – ты будешь меньше чувствовать свое одиночество, и потом – эти войска уже давно тебя ждали. Кроме того, сейчас не так холодно, и это удобно для смотров. <...> Как хорошо, что ты назначен английским фельдмаршалом! Теперь я закажу хорошую икону с английским, шотландским и ирландским покровителями – св. Георгием, св. Михаилом и св. Андреем для тебя, чтобы ты благословил ею английскую армию, хотя, в сущности, покровитель Ирландии св. Патрик. Я прочитала в газетах то, что ты написал о нашем наступлении на юге. Да дарует Господь успех нашим войскам!»



Русская Православная Церковь
Николаевский Собор

Авторское право © 2012-2024.
Разработчик: Капитула Ян

Valid HTML 5
Правильный CSS!
Яндекс.Метрика