Век XVIII - эпоха коренного изменения всей жизни Российского государства. Безусловно необходимая дальнейшая европеизация внешних, мирских сторон исторического бытия страны, явно тогда отстававшей от экономического и социального развития Западной Европы, должна была бы, однако, зиждиться на уважении и сохранении глубинных православных основ национального самосознания русского народа. Здесь, конечно, существовало изначальное внутреннее противоречие: вряд ли можно было сколько-нибудь гармонично примирить с традиционным восточно-христианским мировидением ту совершенно иную шкалу духовных и нравственных ценностей, что привносилась в Россию Западом, параллельно с усвоением ею новейших его достижений в технике, культуре, в системах администрирования, хозяйствования и даже быта. Смягчить это противоречие власть была обязана, но, к сожалению, сделать этого не смогла.
Первой соблазнившись житейскими благами европейской цивилизации и будучи готовой заплатить за приобщение к ним любую цену, власть, искренне все еще почитая себя защитницей Православия, в действительности духовно изолировалась от своего же православного народа: его глубинные сомнения, его внутреннее отрицание явно прозападного государственного пафоса в строительстве «новой России» были абсолютно чужды самой российской власти (начиная с Петра I) и, по сути, нисколько ее не интересовали. Не прислушивалась она уже и к голосу Церкви, призывавшей к необходимой здесь осторожности, ибо симфония с Церковью (и прежде никогда не достигавшая необходимой полноты) самой же властью была в одностороннем порядке почти разрушена.
Не в идеальной, а в реальной сфере исторической действительности Царь оставался еще вполне верным, порой даже смиренным прихожанином своего соборного кремлевского храма, но сколько-нибудь послушным духовным сыном церковного главы страны, Первосвятителя всей России, ее Патриарха, он уже себя не чувствовал, по крайней мере начиная с Ивана Грозного. По-видимому, в этом честно и со свойственной ему прямолинейностью признался себе Петр I ... и отказался от Патриаршества вовсе - как ему представлялось, раз и навсегда.
Происходившее затем на протяжении всего XVIII столетия полное реформирование государственных, церковных и общественных институтов России, практически не учитывавшее православного духовного менталитета, привело в результате к внутреннему расколу нации. Но, пожалуй, главное - это способствовало частичному разрушению религиозно-нравственных основ самой российской государственности.
Царь-реформатор Петр I (род. в 1672 г., правил совместно с братом Иоанном с 1682 г., единодержавно - с 1689; + 1725), искренне увлеченный «европейской просвещенностью», попытался вполне революционными методами перенести на русскую почву не только достижения техники, науки и культуры Запада, но и весьма обмирщенный дух западного христианства, причем в его чисто протестантском обличье. Православная «дедовская старина» при всей личной бытовой религиозности Петра была ему глубоко чужда, а национальные культурные традиции не вызывали зачастую ничего, кроме раздражения и даже презрения. Церковь же он вообще рассматривал лишь с точки зрения государственной пользы.
Как заметил о Петре один из наших славянофилов XIX в. Ю. Самарин, «он не понимал, что такое Церковь, он просто ее не видел, и потому поступал, как будто бы ее не было»Цит. по: Карташев А.В. Воссоздание Св. Руси. С. 374.. Поэтому и проводившиеся им преобразования в сфере духовной и культурной жизни общества, особенно в жизни церковной, во многом обретали черты протестантской Реформации; и как протестанты некогда выступили против римского «папства», так и Петр в конце концов (вполне закономерно) выступил против российского Патриаршества. Второй «Государь», пусть и «духовный», ему был вовсе не нужен. Гораздо более удобен, по его понятиям, был бы личный секретарь по «религиозным вопросам»: такого он в результате и получил в лице обер-прокурора Священного Синода.
После кончины в 1700 г. Патриарха Адриана Царь отложил избрание нового Первосвятителя, назначив временно исполняющим его обязанности в качестве Экзарха (Местоблюстителя Патриаршего престола) уже упоминавшегося выше Стефана (Яворского), весьма образованного украинца, тогдашнего митрополита Рязанского.
Однако Стефан и находившийся под его началом Освященный Собор (недолго существовавший тогда архиерейский совет) оказались лишенными реальной церковной власти: отныне они ведали только делами «о расколе, противностях (выступлениях против. - Ю.М.) Церкви и ересях»Цит. по: Русская Православная Церковь. 988-1988. Очерки истории I-XIX вв. Вып. 1. М.: Изд-е Московской Патриархии, 1988. С. 74.; даже всеми назначениями на внутрицерковные должности распоряжался сам Царь и его приближенные. Кроме того, и административно-хозяйственными делами Церкви с 1701 г. ведал государственный Монастырский приказ во главе с боярином И. Мусиным-Пушкиным. Этот приказ привел за два последующих десятилетия своей деятельности церковное хозяйство к почти полному упадку.
В 1718 г. Петр, решив учредить в целом коллегиальную (коллегии - своего рода министерства) форму управления государством, распорядился создать вместо Освященного Собора Духовную Коллегию. Таким образом, патриаршее управление Русской Церковью окончательно заменилось по воле Царя государственным, а по сути - светски-авторитарным. По свидетельству одного из близких сподвижников Петра Андрея Нартова, тот выражался весьма решительно: «Богу изволившу исправлять мне гражданство и духовенство, я им обое - Государь и Патриарх»Цит. по: Карташев А.В. Воссоздание Св. Руси. С. 344..
Тогда же по поручению Петра епископ Псковский, затем архиепископ Новгородский Феофан (Прокопович) составил так называемый Духовный регламент, в котором указывались права и обязанности Коллегии, ее устройство и состав. Все члены ее назначались самим Государем (ставшим тогда уже Императором), причем только трое из них являлись епископами. Освященный Собор, превратившийся в Духовную Коллегию, по мысли Петра, необходимо становился обычным государственным, казенным учреждением, полностью подчиненным интересам секулярного имперского абсолютизма, что и не скрывалось Духовным регламентом: «Сие же наипаче сильно есть, когда Коллегиум - правительское под Державным Монархом есть и от Монарха установлено» (ч. III, ст. 3).
О чуждом каноническому Православию западно-протестантском характере церковной реформы Петра, идеологически полностью проявившемся в Духовном регламенте, кратко и точно говорит профессор-протоиерей Георгий Флоровский: «Смысл Регламента очень прост и ясен. Это есть программа Русской Реформации»Протоиерей Георгий Флоровский. Пути русского богословия. С. 84..
14 (27) февраля 1721 г. состоялось торжественное открытие Духовной Коллегии, получившей по просьбе ее членов наименование Святейшего Правительствующего Синода. Следует, однако, справедливости ради заметить, что за этим переименованием Коллегии в Синод скрывалась все же некоторая (и весьма принципиальная) трансформация самой сущности новосоздаваемого церковного ведомства, произошедшая уже в самый момент его возникновения. Как считают некоторые церковные историки, Промыслом Божиим даже имперский, протестантский по форме «Коллегиум» тогда же приобрел некоторое подобие «соборного», правления Церкви (пусть даже собственно архиереев среди членов Синода поначалу было не более трети, а все остальные - государственные чиновники!). И несмотря на то, что Синод был создан Петром с целью лишить Церковь всякой автономии, указав ей на вполне подчиненное отныне место в Российской ИмперииМесто Патриарха занимал отныне Император как «Крайний судия» (согласно Духовному регламенту) в Российской Церкви., сама церковная жизнь никак не могла уместиться в жестких рамках государственных установлений: Дух Божий всегда оставался в ней свободным!
В своих духовных недрах Церковь все так же продолжала жить «по Христу», а не «по Империи»: Православие в России и после церковной реформы Петра, совершенно «неканонической по замыслу, по ее принципам и способу ее проведения в жизнь»Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви. Т. 2. С. 367., оставалось самим собой. Святой митрополит Московский Филарет (Дроздов) писал впоследствии по этому поводу, что «Петр ... прельстился проектом Лейбница (он был лютеранином. - Ю.М.) о коллегиях, в том числе и о Духовной Коллегии, которую у протестанта перенял Петр, но которую Провидение Божие и церковный дух обратили в Святейший Синод…»Цит. по: Русская Православная Церковь. 988-1988... С. 76. При этом источник Петровской реформы усматривается святителем прежде всего в обмирщении самой власти, а отсюда и в ее недостаточном почитании Церкви. Митрополит Филарет продолжает: «Светская власть начала тяготеть над духовною ... Было время, когда в России не было ни Патриарха, ни Синода, а только Митрополит. Но власть светская искренне чтила духовную власть и ее правила (установления); и сия имела более удобства действовать с ревностью и одушевлением. Вот в чем дело!»Цит. по: Русская Православная Церковь. 988-1988... С. 76.
Около 200 лет продолжалось подобное пленение внешних сторон жизни Русской Православной Церкви Империей, осознававшей и осуществлявшей себя, к сожалению, преимущественно (особенно в XVIII столетии) в западноевропейских формах государственного бытия. Формы же эти, как правило, оставались весьма чуждыми национальной (природной) органике российского общества, всего российского народа, ибо новое имперское самодержавие уже далеко отстояло от прежнего, с той или иной степенью смирения, но всегда подлинно воцерковленного (по самому своему внутреннему православному духу) «самодержавства» - сначала великокняжеского, а затем даже и царского.
Каков же оказался результат Петровской реформы?
Религиозная жизнь самой гущи народа, с одной стороны, и его верхов - с другой, отныне начинает протекать как бы в разных пластах общественного бытия. Отсюда все более усугублявшееся непонимание друг друга, все более ширившаяся пропасть между ними, духовный раскол нации.
Падение государственного авторитета Церкви отнюдь не способствовало росту ее влияния на общество. Связывавшие Церковь государственные узы во многом лишали ее возможности реально (а не символически, как того, по существу, требовала «христианнейшая» власть) исполнять свой важнейший долг - быть Матерью и Путеводительницей православного русского народа. В свое время известный публицист-славянофил И.С. Аксаков так писал о трагических последствиях синодального периода для церковной жизни: «... убыла душа; подменен идеал, т.е. на месте идеала Церкви очутился идеал государственный, и правда внутренняя заменена правдой формальной, внешней... Церковь со стороны своего управления представляется теперь у нас какой-то колоссальной канцелярией, прилагающей с неизбежной, увы, канцелярской ложью порядки немецкого канцеляризма к спасению стада Христова»Цит. по: Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви. Т. 2. С. 375..
Но только, по сути, с начала XX в. власть - сначала лишь с запоздалым сожалением, а вскоре и с ужасом - смогла увидеть наконец, к чему привело Россию насилие Империи над Священством. Однако было уже поздно что-либо исправить и изменить. Нация, не имевшая в необходимой мере (причем более чем в течение двух столетий!) свободного, живого и творческого духовного окормления, иначе говоря, духовного водительства Церкви, с тем большей легкостью рухнула в революционную бездну. И одной из важнейших причин такого смертоубийственного пути России следует признать именно начавшуюся при Петре I насильственную государственную секуляризацию самой Церкви!
Как весьма образно выразился по поводу уничтожения Царем патриаршего возглавления Церкви известный православный деятель и талантливый богослов, святой новомученик архимандрит Иларион (Троицкий) в своей речи осенью 1917 г. на церковном Поместном Соборе, восстановившем наконец в России Патриаршество: «Орел Петровского, на западный образец устроенного, самодержавия выклевал это русское православное сердце. Святотатственная рука нечестивого Петра свела Первосвятителя Российского с его векового места в Успенском соборе»Цит. по: Протоиерей Владислав Цыпин. История Русской Православной Церкви. 1917-1990. М.: Московская Патриархия; Издательский дом «Хроника», 1994. С. 14..
Естественно, что все более усиливавшаяся протестантская направленность петровских преобразований в религиозной области определяла и саму церковную жизнь России начиная с первой четверти XVIII в. Церковь в лице ее архипастырей как бы раскололась надвое в эту трагическую для нее эпоху: одни, продолжая прежнюю линию Патриарха Адриана, пытались хоть как-то сопротивляться новым реформаторским веяниям, считая Петра чуть ли не антихристом; другие, порой достаточно беспринципно, способствовали Царю в его огосударствлении Церкви.
В начальный период царствования Петру, однако, было не до церковных дел: ущемление церковных интересов еще не имело сколько-нибудь значительного места в государственной политике, и потому отдельные архиереи порой вполне искренне поддерживали его как очередного законного Государя, Помазанника Божия.
Среди них можно назвать, кроме уже упоминавшегося митрополита Ростовского Димитрия, еще двух, пользовавшихся особым уважением Царя, святителей. Один из них Иов, митрополит Новгородский (святительствовал с 1697 по 1716 г.), основавший в своей епархии три благотворительные больницы, «странноприимницу», детский воспитательный дом, а также Духовную семинарию, куда преподавателями он пригласил братьев Лихудов, и 14 школ. Другой - тоже весьма известный архиерей - святитель Митрофан, первый епископ Воронежский (род. в 1623, святительствовал в период 1682-1703 гг.), причисленный в 1832 г. клику святых.
К епископу Митрофану Петр относился с неизменным уважением еще с начала 1690-х годов, когда ему в связи с готовившимся походом на принадлежавший туркам Азов пришлось строить на верфи в Воронеже военные суда. Святитель помог тогда Петру не только молитвой и проповедью среди местной паствы, но и материально. Узнав о нехватке у Государя средств на сооружение флота, Митрофан собрал имевшиеся в архиерейской казне деньги и отдал их Царю со словами: «Всякий сын отечества должен от своего достатка помогать нужде государственной; прими же, Государь, от моих издержек оставшиеся деньги и употреби против неверных»Толстой М.В. Указ. соч. С. 641..
Петр во время похода 1696 г. Овладел Азовом - Церковь приветствовала эту победу над турками. В память о ней даже создали икону Божией Матери «Азовскую». На иконе (на фоне герба России - двуглавого орла) изображена Богоматерь типа «Знамение»О подобных тенденциях к некоторой политизации церковного искусства в конце XVII - начале XVIII в. см.: Красилин М.М. «Иконизация» государственности // Русская поздняя икона от XVII до начала XX столетия. М., 2001. С. 45-58., с фигурами прославляющих Ее конных воинов - святого Георгия Победоносца и самого Царя Петра.
И позднее епископ Митрофан неоднократно посылал Петру значительные пожертвования то на поддержание Воронежского адмиралтейства, то на жалованье воинам. Но в вопросах веры он всегда оставался тверд и принципиален и, когда считал это необходимым, не боялся противоречить самому Царю. Так, известен случай, когда Владыка отказался войти в воронежский царский дворец, украшенный новомодными скульптурами явно языческого характера, заявив: «Пока Государь не повелит низвергнуть идолов, которые соблазняют народ, не могу явиться во дворец пред царские очи»Толстой М.В. Указ. соч. С. 641.. Узнав об этом, Петр, разгневавшись, приказал передать Митрофану, что тот, как нарушитель царской воли, может подвергнуться казни. Святитель ответил: «Жизнь моя во власти Царя, но для меня лучше умереть, чем нарушить долг святительского сана моего. Лучше умереть, чем присутствием своим или боязливым молчанием одобрять язычество»Толстой М.В. Указ. соч. С. 641.. Одновременно Митрофан велел благовестить в большой колокол ко всенощной службе, хотя никакого праздника тогда не полагалось. На вопрос же посланного от Царя: почему звон? - святитель сказал: «Мне, как преступнику, словом царским назначена смерть; готовясь к смерти, хочу я совершить соборное моление с церковью о прощении грехов моих»Толстой М.В. Указ. соч. С. 642.. Петр, поразившись такой решимости святителя умереть «по ревности к делу Божию», велел успокоить его и немедленно убрать статуи. На следующий же день владыка Митрофан прибыл к Петру с благодарностью за исполнение его просьбы.
В знак искреннего почитания воронежского епископа Царь впоследствии даже участвовал в его погребении, сам нес гроб и сам опустил его в могилу, сказав при этом: «Не осталось у меня такого святого старца, буди ему вечная память!»Толстой М.В. Указ. соч. С. 642. В августе 1837 г. были открыты нетленные мощи святителя; память святителя Митрофана празднуется Церковью в день его кончины - 23 ноября (ст.ст.).
Ближайшим помощником Петра в церковные делах, поддержавшим в целом его государственную преобразовательную политику, но притом старавшимся смягчить жесткость реформ в области церковной жизни, стал святитель Стефан (Яворский). В свое время он в сане игумена Киево-Николаевского пустынного монастыря был послан в Москву митрополитом Киевским Варлаамом (Ясинским) для поставления во епископа Южно-Переяславской епархии. Но после того, как Петр прослушал одну из проповедей Стефана, был отдан приказ посвятить его в сан митрополита Рязанского, и вскоре его назначили, по сути, главой Русской Православной Церкви.
Этот выдающийся архипастырь известен не только как значительный церковный организатор, но и как обличитель старообрядческого раскола, как неустрашимый борец с начавшими проникать тогда в Россию идеями протестантизма (лютеранства и кальвинизма). Такая, защита Православия была особенно трудна потому, что сам Царь оказывал покровительство специалистам-иностранцам, охотно приглашая их в страну и во многом одобряя проповедуемые ими протестантские представления о христианстве, Церкви и ее подчиненном положении по отношению к государству. Итогом антипротестантской проповеди Стефана стала его знаменитая книга «Камень Веры», напечатанная уже после кончины святителя.
Петр уважал Яворского за глубокую образованность, живой ум и благородную искренность, но его, по-видимому, все же раздражала излишняя, как ему казалось, приверженность Стефана истинно каноничному Православию: в последние годы жизни святителя они с Императором все менее понимали друг друга. Так, Владыка, в отличие от Государя, считал Патриаршество, будучи даже главой Освященного Собора (предшественника Святейшего Синода), необходимой и наилучшей формой церковного управления; часть реформ Петра в Церкви он безусловно воспринимал отрицательно. Но что он мог сделать, когда сам Собор полностью находился во власти государства - «под Державным Монархом»?
Только природная духовная крепость Русской Церкви, ее реальная жизненность не позволили окончательно заковать ее в позлащенные «имперские цепи», уложив в прокрустово ложе Духовного регламента, хотя охотников на то - нередко вполне искренних в поддержке протестантствующей позиции Царя - хватало. В этом ряду одним из первых был ближайший сподвижник Петра, «скорое перо царево», уже упоминавшийся составитель Регламента епископ Феофан (Прокопович; 1681-1736).
Сын киевского мещанина, сирота с раннего детства, необычайно любознательный и талантливый, он уже к 17 годам завершил курс академических наук. В жажде знаний будущий святитель решился даже временно притвориться католиком-униатом, чтобы получить возможность проучиться три года в Папской академии в Риме. Когда по горячности характера тайна его обнаружилась, Прокопович бежал через Венецию и Австрию в Польшу, а затем прибыл в Почаевский монастырь. Здесь он принял монашество и вскоре стал преподавателем Киевской Духовной академии.
Впервые Петр заметил Феофана в 1706 г. в Киеве, когда тот произносил проповедь в Софийском соборе. В 1716 г. Царь вызвал Феофана, тогда уже ректора академии, в Петербург для исполнения должности церковного проповедника при дворе.
Личная одаренность, к сожалению, соединялась в Феофане с весьма гибкой совестью, склонностью к интригам и властолюбием, а в чисто церковном отношении - с явной увлеченностью протестантизмом. Но, несмотря на сомнительное (и весьма поверхностное) собственное его православие, несмотря даже на сопротивление Стефана (Яворского), Царь повелел посвятить Феофана в 1718 г. в сан епископа Псковского. Отныне Феофан превратился в своего рода бессменного «министра духовных дел» в России, оставаясь им и после смерти Петра, особенно в последующую пору немецкого засилья при императорском дворе.
Едва ли не единственная положительная сторона деятельности Феофана - это поддержка культурного просвещения России, выразившаяся в создании с его благословения школы-семинарии для детей всякого звания, гимназии при Академии наук, в развитии художеств и в денежной помощи самим художникам, в становлении библиотечного дела. Знаменательно, что в его личной библиотеке было около 30 тысяч томов книг исторического, философского и богословского содержания на многих европейских языках. Как с сожалением замечает о Феофане известный церковный писатель начала нашего века Е. Поселянин, «страшно подумать, сколько великих сил его израсходовано на подпольную борьбу, на доносы, шпионство, на широко раскинувшуюся деятельность политического интригана, в которой ему можно приискать одно лишь извинение: чувство самосохранения. Наконец, невольно приходится жалеть, что великий ум Феофана не был озарен тем пламенем веры, которое бы осветило в его глазах иначе многие из явлений в церковной жизни того времени и сроднило бы его с тем русским народом, духу которого так чужд Феофан-европеец»Поселянин Е. Русская Церковь и русские подвижники XVIII века. С. 60-61..
Однако и в наступивших тяжелейших условиях секулярного государственного давления Церковь продолжала свою духовно-созидательную работу. Наряду с утверждением нравственных христианских принципов в собственно русской среде, особое внимание уделялось и православному просвещению язычников, главным образом малых народов Сибири.
Среди миссионеров-святителей конца XVII - первой трети XVIII столетия особенно прославился Филофей (Лещинский; святительствовал с 1702 по 1720 г.), митрополит Сибирский и Тобольский, крестивший тысячи остяков, вогулов, кистимцев, тунгусов, живших по рекам Иртышу, Ангаре, Тунгуске, Конде. Он положил начало и основанию Православной миссии в Пекине.
Другие известные сибирские святители - добрейший Иоанн (Максимо́вич; +1715), митрополит Тобольский, и Иннокентий (Кульчицкий; +1731), епископ Иркутский, открывший при иркутском Вознесенском монастыре детское училище (причислен к лику святых в 1804 г.). Показательно, что все они были выходцами с Украины, воспитанниками Киевской. Духовной академии и, как ученые монахи, прекрасно, с необходимым внутренним тактом и сердечной расположенностью справлялись со сложным в нравственно-психологическом отношении миссионерским делом.
В общем подобное же положение в этой области церковной жизни сохранялось и в дальнейшем. Достойными пастырями - просветителями язычников и одновременно стойкими защитниками канонических устоев Православия проявили себя и такие представители епископата Сибири чуть более позднего периода, как Павел (Конюскевич или Конюшкевич), митрополит Тобольский (святительствовал с 1758 по 1768. г.), и Софроний (Назаревский), епископ Иркутский и Нерчинский (святительствовал с 1753 по 1771 г.), строитель многих сибирских храмов.
На их родине Украине также подвизалось тогда немало достойных святителей.
Один из наиболее замечательных святых малороссов первой половины столетия - Иоасаф (Горленко; 1705-1754), епископ Белгородский.
Он окончил Киевскую Духовную академию в 1737 г., став затем игуменом Мгарского Лубенского монастыря. Иоасаф прославился прекрасными проповедями и в 1745 г. был назначен наместником Троице-Сергиевой Лавры. В 1748 г. его рукоположили во епископа Белгородского. В эту епархию, наряду с Белгородом, в то время входили Курск, Харьков, частично Черниговская губерния.
Отличительные черты характера святителя Иоасафа - полное равнодушие к мирским благам и абсолютная нестяжательность. Все деньги, получаемые за счет церковных сборов в своей богатейшей епархии, Владыка целиком расходовал на дела благотворительности. После его кончины при нем нашли не более 80 копеек и его пришлось хоронить на казенный счет. Перед праздниками святитель обычно посылал своего келейника с раздачей одежды или денег особо нуждавшимся. Когда же тот бывал болен, святитель сам в одежде простолюдина прокрадывался на улицу и ходил вечерами по городу с тайной милостыней, оставляя ее нередко прямо у порога какого-либо дома.
Владыка Иоасаф испытывал такое глубокое благоговение перед Таинством преложения Святых Даров - перед Святыми Телом и Кровью Господними, что во время его совершения обычно заливался слезами. Ему была также присуща и особая ревность к церковному благочинию, к защите прав Церкви от произвола «сильных мира сего».
Уже через два года после кончины святителя Иоасафа его почитатели, открыв как-то крышку стоявшего в подцерковье его гроба, обнаружили совершенно нетленные мощи; однако канонизация этого смиренного Владыки состоялась только в начале XX в.
Духовная деятельность подобных истинных архипастырей Русской Церкви, как правило, находила поддержку со стороны тогдашней Императрицы Елизаветы (род. в 1709 г.; царствовала с 1741 г.; +1761/62). Она отличалась искренним личным благочестием и - в меру своего полуевропейского-полурусского воспитания - не отказывалась поддерживать в своей внутренней государственной политике интересы Православия. При ней вновь значительный вес приобрели святители из великороссов, на протяжении предыдущего полувека несколько оттесненных от церковного управления в силу значительного влияния при дворе более образованных тогда архиереев - выходцев с Украины. Елизавета способствовала и открытию новых отдельных епархий - Петербургской, Переяславльской и Костромской; в 1753 г. в ведении Святейшего Синода находилось уже 30 епархий.
Однако и Елизавета не пошла на отмену законодательства Петра I относительно Церкви: несмотря на просьбы некоторых святителей, Патриаршества она все же не восстановила. Не согласилась она и на то, чтобы в состав Синода входили одни только архиереи. Более того, при ней роль обер-прокурора Синода (своеобразного «министра православных дел») стала еще значительнее. Тем не менее время царствования Елизаветы оказалось в общем относительно благоприятным периодом в жизни Русской Церкви.
Положение резко ухудшилось при императрице Екатерине II (1729-1796), ранее принцессе Софии Августе Анхальт-Цербстской. Внешне проявляемое ею уважение к Церкви (в качестве невесты наследника Российского престола она присоединилась к Православию в 1744 г.) легко уживалось с религиозным индифферентизмом: она то увлекалась христианством, то прельщалась идеями французского Просвещения и его энциклопедистов - с безбожным вольномыслием Вольтера и Дидро. При этом внутренне она, конечно же, оставалась более всего язычницей, почти не чувствовавшей живого духа сердечного и искреннего Православия. Для нее Церковь являлась по существу лишь одним из полезно укрепляющих народную нравственность устоев государственности.
Неудивительно поэтому, что парадоксальным образом некоторые из обер-прокуроров Синода, назначавшихся Екатериной, оказывались или безбожниками, или ворами-растратчиками, или теми и другими одновременно. Таким был, например, совершенно равнодушный к Православию и не понимавший его, окончивший кадетский корпус И. Мелиссино, всерьез предлагавший Синоду отменить многие церковные праздники, укоротить церковные службы, разрешить поставление женатых епископов и т.п.; таким был и пришедший ему на смену П. Чебышев (также военный), не стеснявшийся при толпе народа вообще заявлять, что «никакого Бога нет!», а на заседаниях Синода сопровождать свои выступления нецензурной бранью; в довершение всего он попросту украл 10 тысяч синодских денег!Еще митрополит Московский Филарет как-то заметил об этом случае: «Когда открылась растрата казенных денег, Чебышев с отчаяния кинулся в воду... да всплыл и, обсушась, побрел по членам Синода с повинной...» (цит. по: Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви. Т. 2. С. 490).
Лишь в конце правления Екатерины Синод возглавляли вполне «приличные» обер-прокуроры - благочестивый С. Акчурин, А. Наумов и граф А. Мусин-Пушкин, известный своей находкой рукописи «Слова о полку Игореве» (последний, правда, как свидетельствовали современники, добывал подобные раритеты по монастырям порой не слишком законными методами).
Тягостное влияние западных атеистических идей на русское общество в эту эпоху церковный историк середины XIX в., архиепископ Филарет (Гумилевский) охарактеризовал следующим образом: «Злостными клеветами энциклопедистов на религию увлекались до того, что не только забыли думать о религии как об основе гражданского благоустройства, но боялись ее. Под фирмой гуманизма отворяли дверь настежь неверию, распутству и суеверию, как будто все это не унижение человечеству. Писали и хлопотали о человечности, о свободе и правде, а не понимали, что без христианской основы все это хуже, чем мечты, так как на практике оказывается деспотизмом эгоизма. Философская мораль их наплодила ловких грабителей казны и таких же душителей слабого, от которых государственный организм доходил до крайнего расстройства; педагогия их воспитала жажду тщеславия, развила вкус к светскому легкомыслию, праздной потере времени и распущенной жизни»Цит. по: Тальберг Н.Д. История Русской Церкви. Т. 2. С. 577..
В такой разлагающей атмосфере почти полной бездуховности и подспудного неверия, царивших в высших государственных кругах, естественно, не могло быть и речи о каком-либо уважении исконных прав Церкви. Поэтому Екатерина и нанесла ей очередной удар со стороны Империи, не задумываясь над духовными последствиями своих действий для русского общества. Она произвела в 1763-1764 гг. государственную секуляризацию (т.е. передачу в правительственную казну) церковных, в основном монастырских, земель, несмотря на то, что значительная их часть была некогда принесена иноческим обителям в дар навечно (например, на помин души).
В связи с этим многие монастыри, ограбленные таким образом «Помазанницей Божией», оказались без всяких средств к существованию, и сотни их по распоряжению правительства были упразднены. Впрочем, справедливости ради, следует заметить, что подобное отношение к монастырям было вообще характерно для имперской власти на всем протяжении XVIII в. Ведь подготовка к секуляризации их владений началась еще при сравнительно «монахолюбивой» Елизавете с учреждением в 1757 г. особой Конференции и почти завершилась при Петре III (он, правя страной всего шесть месяцев, успел, однако, издать Указ о полной секуляризации церковных земель); довела же это дело до конца Екатерина, дополнив и проведя этот Указ в жизнь. В результате в Великороссии сохранилось из 732 мужских монастырей - 161, из 232 женских - всего 39 обителейСм.: Регельсон Л. Церковь в истории России // Путь Православия. № 2. М., 1993. С. 125..
На такое насилие государства Церковь могла ответить лишь глухим ропотом недовольства. Открытыми противниками секуляризации церковного имущества выступили только два святителя: один из них - уволенный Екатериной за противление ей уже упоминавшийся митрополит Тобольский Павел (Конюшкевич), замечательный подвижник, у гроба которого впоследствии совершались многочисленные исцеления (Московским Собором 1917-1918 гг. даже ставился вопрос о его канонизации); другой - знаменитый митрополит Ростовский, истинный мученик Арсений (Мацеевич или Мациевич; 1697-1772), канонизированный Архиерейским Собором Русской Православной Церкви в 2000 г.
Святитель Арсений от природы отличался несдержанным, грубовато-прямолинейным, но великодушным и без тени лукавства характером. И в спорах с протестантами, и в резкой критике, еще в начале 1740-х годов, некоторых распоряжений Сената и Синода (и даже в своих личных обращениях к ним) он не особенно стеснялся в выражениях, «поносяще» их «ругательными словами», за что ему и грозили «лишением чести и имения».
Уже в 1745 г. владыка Арсений просился на покой, но Елизавета, будучи доброжелательно к нему настроенной, не отпустила его. Екатерина же, напротив, терпеть его не могла, ибо, протестуя против разорения ею множества российских монастырей и прямого ограбления Церкви государством, бесхитростный и откровенный святитель под конец сравнивал Императрицу в своих посланиях с Юлианом Отступником и даже с самим Иудой.
В апреле 1763 г. по распоряжению Екатерины состоялся суд над святителем Арсением «за оскорбление Ее Императорского Величества»: с него сняли митрополичий сан и простым монахом сослали «под начал» в Архангельскую епархию, в Никольский Карельский монастырь. Здесь Владыку поселили в каменном каземате под алтарем Успенской церкви.
Но беды его этим не кончились: по ложному доносу недоброжелателей на него вновь было заведено дело с таким обвинением: «Равнял себя в претерпении Златоусту, стараясь возбудить ропот и недовольство на правительство, в коварных затеях не разбирал способов: ибо и лжи клеветы, и пророчества, и молитвы, и слова Божии он не усовестился употреблять всуе»Цит. по: Тальберг Н.Д. История Русской Церкви. Т. 2. С. 609.. Митрополита Арсения лишили теперь и монашества, после расстрижения переименовав по указу Императрицы в «Андрея Враля», и заточили с января 1768 г. в Ревельской крепости (ныне Таллинн), где он через четыре года и скончался.
В последние годы жизни святитель Арсений проявлял несвойственное ему ранее смирение и даже благодушие; но покорился он не столько воле человеческой, сколько воле Божией - недаром на стене своей темницы этот страдалец за Церковь начертал такое обращение к Богу: «Благо, яко смирил мя еси». Погребен он был около таллиннского Никольского храма; после перестройки и расширения церковного здания в 1821 г. могила святителя-мученика оказалась внутри самого храма, где она издавна пользуется особым народным почитанием.
XVIII столетие дало еще несколько выдающихся российских архипастырей-подвижников. Среди них Симон (Тодорский; 1701-1754), архиепископ Псковский и Нарвский, образованнейший человек своего времени, один из первых в России филологов-востоковедов; Гавриил (Петров; 1730- 1801), митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский, стремившийся восстановить древнюю традицию пустынного монашества; святитель Тихон (Соколов; 1724-1783), епископ Воронежский, чудотворец Задонский, мудрый и добрый архипастырь.
Родом из простой сельской семьи, будущий владыка Тихон, весьма бедствуя в годы обучения в Новгородской Духовной семинарии, все же окончил ее в числе лучших учеников, вспоминая впоследствии: «Бывало, когда получу казенный хлеб, то из оного половину оставлю для продовольствия себе, а другую половину продам: куплю свечу, с нею сяду на печку и читаю книжку; но богатых отцов дети, соученики мои, играют или найдут отопки, то есть, осметки лаптей, и начнут смеяться надо мною и оными махать на мене, говоря: «Величаем тя». Когда же я посвящен был в викарного епископа и приехал в Новгород, то оные ж пришли ко мне, по обыкновению, для принятия благословения, но я им сказал: «Вы, братцы, смеялись надо мной, когда мы были в семинарии малолетними детьми, и отопками, как выше сказано, на мене махали, теперь же и кадилами будете кадить» (в то время иные из них священниками и диаконами были). А они сказали мне: «Прости, владыка святый!» Я же сказал им: «Я шутя вам говорю, братцы»»3аписки о святителе Тихоне его келейников В.А. Чеботарева и И. Ефимова // Творения иже во святых отца нашего Тихона Задонского. Т. 1. СПб.: Изд-во П.П. Сойкина, Б. г. С. 6-7.. Как вспоминал келейник святителя, тот говорил ему: «Я никогда и не мыслил о сем важном сане, чтобы быть мне епископом, а у мене мысли были непременно куда-нибудь удалиться в пустынный монастырь, пострищись в монахи и проводить уединенную жизнь, но Всевышняго судьбе так угодно, что есмь недостойный - епископ»3аписки о святителе Тихоне его келейников В.А. Чеботарева и И. Ефимова // Творения иже во святых отца нашего Тихона Задонского. Т. 1. СПб.: Изд-во П.П. Сойкина, Б. г. С. 7..
В желании стать иноком будущего святителя особенно утвердили два события, мистически воспринятые и пережитые им, имевшие место в период его пребывания в Новгороде.
Как-то раз он приехал погостить в Александро-Свирский монастырь и поднялся на колокольню, чтобы полюбоваться окрестностями. При этом он оперся на перила, которые оказались ветхими и, подломившись под ним, обрушились. «А мене, - рассказывал Тихон, - будто кто назад толкнул, я к колоколам на пол затылком и упал полумертв, едва опомниться мог»3аписки о святителе Тихоне его келейников В.А. Чеботарева и И. Ефимова // Творения иже во святых отца нашего Тихона Задонского. Т. 1. СПб.: Изд-во П.П. Сойкина, Б. г. С. 9.. Спасшись от смерти, он еще более стал задумываться над суетностью всего мирского; подобное настроение усилилось в нем после еще одного замечательного события в его жизни. Выйдя майской ночью на крыльцо кельи, он в молитвенной задумчивости стал смотреть на небо, размышляя о «вечном блаженстве». И вот, как поведал Владыка келейнику, «вдруг небеса разверзлись, и там такое сияние и светлость, что бренным языком сказать и умом понять никак невозможно; но только сие было кратко, и паки небеса во своем виде стали, и я от того чудного явления более горячее желание возымел ко уединенной жизни; и долго после оного видения чувствовал и восхищался умом, да и ныне, когда вспомню, то ощущаю в сердце моем некое веселие и радость»3аписки о святителе Тихоне его келейников В.А. Чеботарева и И. Ефимова // Творения иже во святых отца нашего Тихона Задонского. Т. 1. СПб.: Изд-во П.П. Сойкина, Б. г. С. 10..
Впоследствии Тихон был ректором Тверской семинарии, в 1761 г. стал епископом, викарием Новгородской епархии, а в 1763 г. его назначили правящим архиереем на Воронежскую кафедру. Тут Владыка стремился устроить во всех городах духовные училища, а в самом Воронеже открыл семинарию, прилагая все усилия к дальнейшему просвещению духовенства и всячески борясь с проявлениями разного рода «реликтовых» языческих обычаев среди простого народа. Однако здоровье его постепенно все слабело, и вскоре он испросил себе увольнение на покой и поселился в 1769 г. в Задонском Богородицком монастыре. Здесь Тихон занялся, как и давно мечтал, «молитвенным деланием» и духовным писательством. Собрание его сочинений, изданное в Санкт-Петербурге в 1825-1826 гг., занимает 15 томов (в основном из области нравственного богословия). Среди трудов святителя наибольшей известностью пользуются «Плоть и Дух», «Об истинном христианстве» и «Сокровище духовное, от мира собираемое».
Владыка Тихон не был особо строгим затворником и нередко участвовал в повседневных монастырских работах: как простой инок «колол дрова, косил сено. Учил детей монастырской слободы молитвам, богослужению. Утешал приходящих простолюдинов (он, например, всю получаемую им пенсию в 500 рублей раздавал бедным) и сам ходил по приглашениям на дом к помещикам - для ведения с ними духовных бесед.
Однажды антирелигиозный барин в гостях, раздраженный возражениями святителя против безбожников, ударил Тихона по лицу; тот тут же упал оскорбителю в ноги и просил прощения, что так раздражил его. Пристыженный и потрясенный этой неожиданностью вольнодумный помещик расплакался и в свою очередь искренно просил прощения и с тех пор совершенно отстал от своего безбожия.
Во все часы дня и особенно ночи святитель, по свидетельству его келейника, увлекаемый желанием молитвы, углублялся в чтение Псалтири и молитв и читал молитвы вслух, в волнении и слезах воздыхая: «Господи помилуй! Родимый, помилуй!..» Так близко его сердце ощущало Бога, как Отца Родного»Карташев А.В. Очерки по истории Русской Церкви. Т. 2. С. 500-501..
Столь же искренними и ясными (как по мыслям, так и по стилю вполне в духе XVIII столетия) были и его иноческие поучения; вот в качестве примера одно из них:
«1. Всяк при Крещении Святом отрекся сатаны, дела которого суть дела злая и Богу весьма ненавистная, то есть: идолослужение, чародеяние, гордость, зависть, вражда, пьянство, блуд, сребролюбие, разбои, хищения, воровства, сквернословия, песни скверныя - и все, что противится здравому разуму. Ты всех сих на Крещении отрекся троекратно, и на вся сия поплевал; берегись же на сие обращаться!
2. Отрекшися сатаны, ты обещался троекратно служить Христу Сыну Божию, со Отцем и Святым Его Духом. Ты в службу Христу присягнул, как воины присягают, служить Ему верно, даже до смерти. А служить Христу как? Послушай: веру в Него иметь и с верою жизнь свою в страсе Божии благочестно провождать, и Ему по возможности сообразоваться.
3. Пользует - сия в памяти содержать: а) вездеприсутствие Божие; б) житие и вольное страдание Христово рассуждать; в) помнить последний четыре: смерть, никому не минуемую, Суд Страшный, где за слово, дело и помышление злое ответ воздадим; третие - ад или муку вечную, конца не имущую, грешников ожидающую; четвертое - Царство Небесное, верным, свято житие провождающим, уготованное.
Увещеваю сие всякому в своей памяти всегда содержать и домашних своих почаще подкреплять, а паче внушать малым детям, чтобы они знали и помнили свое обещание и от младых лет приучались благочестию. От воспитания убо все житие зависит, а родители, в страсе Господнем детей своих не воспитающии, Божия наказания не избегнут»Текст приводится по списку, хранившемуся ранее в Псково-Печерском монастыре, см.: Малков Ю.Г. и Малков П.Ю. У «пещер Богом зданных». Псково-печерские подвижники благочестия XX века. М.: Правило веры, 1999. С. 38-39..
... Замечательными проповедями в то время прославился Платон (Левшин; 1731-1812), митрополит Московский, бывший поначалу ректором здешней Духовной академии, затем придворным проповедником и законоучителем юного Павла, будущего Императора; Платон же впоследствии помазал на Царство Императора Александра I Благословенного.
Митрополит Платон уделял значительное внимание духовному образованию (он, в частности, составил, по сути, первый пространный катехизис для юношества), а также просвещению раскольников-старообрядцев, многие из которых вернулись в Православие благодаря его увещаниям. Святитель, призывая их к воссоединению с Церковью (с признанием ее Таинств и священной иерархии при одновременном сохранении за ними права на «старый обряд»), создал так называемое единоверчество. Митрополит сам разработал и правила единоверия, утвержденные Синодом в 1800 г. Следуя им, тысячи старообрядцев вернулись в лоно родной Матери-Церкви.
Весьма яркие примеры истинного христианского подвижничества, свойственные тому времени, можно, однако, найти и не только в собственно церковной среде.
В первую очередь самым непосредственным жизненным применением тех православных принципов воспитания, о которых часто говорил святитель Тихон Воронежский, следует объяснить тот высочайший уровень нравственного благородства, что был нередко присущ и простым мирянам, например в среде армейской. И здесь нужно упомянуть хотя бы о таком замечательном нашем полководце, как Александр Суворов (1730-1800), по сути последовательном проповеднике возвышенной идеи «христолюбивого воинства» России.
Об этом говорят, в частности, многие наставления религиозного характера в его «Капральской тетради», например:
«Молись Богу: от Него победа. Пресвятая Богородица, спаси нас. Святителю отче Николае Чудотворче, моли Бога за нас. Без сей молитвы оружия не обнажай, ружья не заряжай, ничего не начинай.
Всё начинай с благословения Божия и до издыхания будь верен Государю и Отечеству.
Святой храм - твердыня ... неодолимая. Что дерево без корня, то почитание ко власти земной без почитания к власти Божией: воздай честь Небу, потом земле.
Дух укрепляй в вере отеческой православной; безверное войско учить, что железо перегорелое точить»Цит. по: Тальберг Н.Д. Святая Русь. С. 81..
Воспитание армии именно в таком духе и было важнейшей составляющей всех ее тогдашних побед в Европе.
Сам Суворов отличался глубоким и искренним благочестием. Известно, что в декабре 1798 г. он отправил Государю письмо с просьбой разрешить ему принять монашество. Обращаясь к Императору Павлу, Суворов со свойственной ему краткостью писал: «Ваше Императорское Величество, всеподданейше прошу позволить мне отбыть в Нилову Новгородскую пустынь, где я намерен окончить мои краткие дни в службе Богу...»«Твой есмь аз». Суворов / Сост. М.Г. Жукова. М., 2001. С. 120. Подпись под прошением сопровождалась соответствующими эпитетами: «всеподданейший богомолец, Божий раб»«Твой есмь аз». Суворов / Сост. М.Г. Жукова. М., 2001. С. 120.. Однако вскоре же фельдмаршал по рескрипту Павла попал вместо монастыря в Альпы - Император отправил его в знаменитый Италийско-швейцарский поход. По получении рескрипта Суворов отслужил молебен в церкви и тут же начал собираться, сказав лишь: «Служил за дьячка, пел басом, а теперь поеду петь Марсом»«Твой есмь аз». Суворов / Сост. М.Г. Жукова. М., 2001. С. 120..
Вернувшись уже победителем из Швейцарии, он - тяжело больной и физически ослабевший - провел, тем не менее, со всей необходимой строгостью Великий пост 1800 г., неукоснительно посещая церковные службы и совершая, несмотря на болезнь, положенные этим постом земные поклоны. Тогда же, за два-три месяца до кончины, великий полководец составил для келейного пользования покаянный «Канон Спасителю и Господу нашему Иисусу Христу», который закончил словами: «Се на умоление предлагаю Тебе, Господи, Матерь Твою Пречистую и всех от века Тебе угодивших. Молитва их у Тебе много может. Приими ходатайство их за меня недостойнаго. Не вем уже, что более Тебе изрещи: Твой есмь аз и спаси мя»«Твой есмь аз». Суворов / Сост. М.Г. Жукова. М., 2001. С. 137..
После Пасхи Суворов окончательно занемог. Утром 6 мая стало ясно, что он умирает. Послали за священником. Исповедавшись и причастившись Святых Христовых Таин, Суворов задумчиво произнес: «Долго гонялся я за славой - все мечта... Покой души - у Престола Всевышнего»«Твой есмь аз». Суворов / Сост. М.Г. Жукова. М., 2001. С. 138.. Его отпели и похоронили в Александро-Невской Лавре в Петербурге. Государь шел за гробом в печальной задумчивости. Как свидетельствовали очевидцы, при прошении после чина отпевания никто не подходил ко гробу без слез. Императора же «весь день ничто не могло ... рассеять и время от времени он повторял одно слово «жаль»«Твой есмь аз». Суворов / Сост. М.Г. Жукова. М., 2001. С. 138....
Возросшее в XVIII в. влияние светских западноевропейских начал в церковной жизни России естественным образом сказалось не только на внутреннем духе и характере тогдашней религиозности, но значительно изменило и самый тип религиозной культуры.
В православную литературу теперь все чаще стали проникать темы католического и протестантского богословия. Церковная хоровая музыка (особенно под влиянием музыкальной культуры соседних Украины, Белоруссии и Польши) все более приближалась к западному, оперному стилю. Такие талантливые духовные композиторы, как М.С. Березовский (1745-1777) и Д.С. Бортнянский (1751-1825), обучавшиеся в Италии, превратили придворную певческую капеллу в ведущий российский музыкальный центр, постоянно насаждавший повсюду итальянскую и немецкую хоровую стилистику, которая не имела ничего общего с древнерусским православным пением.
То же самое происходило и в области церковной живописи, и в храмовом зодчестве: иконы постепенно заменялись картинами на религиозные сюжеты на чисто западный манер; всюду господствовал стиль барокко, а затем пришедший ему на смену классицизм. Храмы получали «римские» купола и «немецкие» шпили, фасады их украшались замысловатой итальянской и французской орнаментикой, пышными фронтонами и многоколонными портиками.
Наиболее яркие образцы такой, необычной ранее для России, церковной петербургской архитектуры - монастырские комплексы Александро-Невской Лавры (корпуса - в основном конца XVIII в., собор - 1778-1790-х годов), Смольного монастыря (1748-1757) и здание Никольского военно-морского собора (1753-1762). Эти столичные сооружения создавались большей частью или иностранными мастерами (Д. и П. Трезини, Б.К. Растрелли и др.), или их многочисленными русскими учениками и, нередко смыкаясь со светской дворцовой архитектурой, почти не имели ничего общего с собственно национальной традицией православного церковного зодчества.
Все это явно знаменовало сознательный разрыв Нового времени с самобытной культурой допетровской России.
Показательно, что и лучшие русские зодчие (С.И. Чевакинский, Д.В. Ухтомский, В.И. Баженов, М.Ф. Казаков, И.Е. Старов, Н.А. Львов) также работали в чисто западном стиле, создавая внешне великолепные церковные здания то в духе затейливого барокко, то, чуть позднее, холодноватого европейского ампира.
Воинствующе секулярный дух этой подчеркнуто западнической эпохи, весь неоязыческий стиль ее жизни, безусловно, не были сколько-нибудь благоприятны для сохранения древних основ прежнего святорусского понимания Православия. Но, тем не менее, и в XVIII в. исконный путь национального благочестия Руси не пресекся. Этим путем продолжали идти не только некоторые выдающиеся святители, но и многие иноки Соловецкого и Валаамского монастырей, Киево-Печерской и Троице-Сергиевой Лавр, Саровской обители и даже простые подвижники-миряне.
В самом Петербурге в это время прославилась подвигом юродства святая блаженная Ксения (родилась предположительно между 1719 и 1732 гг., скончалась между 1794 и 1806 гг.)См. о ней: Раба Божия Ксения / Сост. протоиерей Евгений Рахманин. 3-е изд. СПб., 1909. См. современные переиздания этого текста (с сокращениями и без указания автора-составителя): Раба Божия блаженная Ксения. СПб.: Изд-е философско-религиозного и литературного альманаха «Реверс», Б. г. (Репринт книги, изданной в 1948 г. в Шанхае); Житие Блаженной Ксении Петербургской и Акафист. Воронеж, 1999.. После смерти мужа-полковника, умершего неожиданно и без предсмертного покаяния, она стала называть себя его именем - Андреем Федоровичем. Ксения раздала все имущество бедным и добровольно начала жизнь бездомной скиталицы по столичным улицам ради спасения души любимого супруга, как бы искупая своими страданиями его грехи.
Как говорится в ее кратком «житии», «постепенно люди стали замечать, что перед ними не обыкновенная нищая: милостыню она не принимала и круглый год ходила в жалких лохмотьях. Ночами она уходила в поле, где и молилась до восхода солнца. Свидетельством истинности ее христианского подвига служили абсолютное бескорыстие, доброта, кротость и дар предвидения будущего. Заметили, что в домах, в которые она заходила, водворялись мир и счастье, а обласканный ею ребенок быстро выздоравливал.
В течение 45 лет после смерти мужа блаженная Ксения вела неустанную борьбу со злом, живя в постоянной готовности прийти на помощь каждому нуждающемуся. По ее молитвам люди (особенно же приходившие впоследствии на ее могилу на Смоленском кладбище в Петербурге) получали помощь и утешение свыше, некоторые тяжко больные исцелялись, неразрешимые до того семейные и жизненные проблемы разрешались, те, кто долгое время не мог получить желаемую работу, устраивались на хорошее место, пьяницы по молитвам жен совершенно исцелялись от пагубной страсти»Св. блаженная Ксения. Б. м.: Рюрик, Б. г. (текст на иконе)..
В 1902 г. над гробом юродивой построили часовню для служения панихид. В 1988 г. Ксения была причислена к лику святых.
Церковные предания хранят память не только о таких выдающихся представителях русского благочестия, как святитель Тихон Воронежский или блаженная Ксения. Православная житийная литература XVIII-XIX вв. с любовью донесла до нас весьма выразительные образы и менее известных праведников (и мирян, и иночествовавших), подвизавшихся во славу Божию во многих небольших российских городках и селах, в глухих провинциальных монастырьках. Однако непритязательная скромность этих образов, нередко даже кажущаяся малозаметность в истории российского Православия (несмотря на всю высоту духовных подвигов таких местночтимых боголюбцев) как раз свидетельствуют о многом. Прежде всего о том, насколько глубоко евангельский дух пронизывал самую толщу народного церковного сознания и насколько желанным и почти природно-естественным было для всех этих блаженных простецов или же, напротив, умудренных старцев и стариц устремляться всем сердцем, идти всею жизнью за Христом, где бы они ни подвизались: в столице или же в каком-либо отдаленнейшем уголке России. Говорит это также и о том, насколько сам русский народ считал органичным, почти родовым свойством своих подвижников их стремление к возвышенному (и одновременно смиреннейшему!) следованию евангельским заветам, - настолько, что порой даже и не задумывался о какой-то особой их церковной канонизации.
Весьма яркий пример подвижницы подобного рода представляет собой старица Евпраксия (ок. 1735/37-1828), игуменья Успенского монастыря в Старой Ладоге (на реке Волхов), - пусть и не сподобившаяся причисления к лику святых, но, тем не менее, и доныне памятная своей прекрасной молитвенной жизнью. Она (в миру девица Евдокия) происходила из купеческой семьи, рано осиротела и, с юных лет возжелав иноческого жития, тайно покинула родных, чтобы затем провести 10 лет в двух обителях г. Арзамаса.
Здесь она перенесла тяжелую болезнь - ее считали уже умирающей. Но, как рассказывается в кратком ее жизнеописании, она была чудесным образом исцелена: «... в то время как в церкви совершалась всенощная, больная заслышала издали пение тропаря Успения, и при последних словах «избавляеши от смерти души наша», она ясно увидела, как два светлых мужа поставили перед нею икону Успения. Это было так живо, что ей казалось, будто сестры обители хотели утешить ее принесением иконы. С умилением помолилась она горячею молитвою - и тогда изображенная на иконе Божия Матерь точно оживилась и, сойдя с иконы, осенила рукою Евдокию со словами: «Встань и укрепляйся, ты еще должна послужить Мне много»»Поселянин Е. Русские подвижники 19-го века. СПб., 1910. С. 112.. Вернувшиеся из храма инокини нашли ее совершенно здоровой.
В дальнейшем Евдокия вернулась в родной дом, но там ее надолго удержать не смогли, и она вновь ушла из мира, обретя наконец пристанище в небольшом монастыре в Старой Ладоге. Тут в конце 1777 г. она и приняла постриг с именем Евпраксии, а уже в 1779 г. была назначена игуменьей.
Во время вскоре же начатого ею в обители строительства каменной колокольни подвижница вновь сподобилась оказанного ей небесного покровительства. Как-то раз, скорбя о нехватке средств для завершения строительных работ, Евпраксия «провела всю ночь в горячей молитве. Наутро, когда она погрузилась в дремоту, ей было видение великомученицы Варвары, которая утешала ее. В тот же час приехала в монастырь помещица Желтухина, передала игуменье пакет с деньгами, как раз в необходимом количестве, и рассказала, что великомученица Варвара во сне дала ей повеление вручить эту сумму игуменье»Поселянин Е. Русские подвижники 19-го века. СПб., 1910. С. 114..
Занимаясь хозяйством обители, Евпраксия отнюдь не оставляла и молитвенных трудов, стремясь при малейшей возможности к уединенному общению с Господом. Для этого она стала трижды в неделю ходить после ранней обедни за четыре версты от монастыря - на высокий пригор в глубине соседнего Абрамовского леса: здесь она срубила бревенчатую часовеньку, а у подошвы холма выкопала колодец, водрузив над ним большой деревянный крест: Подвижница читала здесь - обычно прямо под открытым небом - Евангелие, Апостол и акафисты; с собой она каждый раз приносила священные книги, свечи с огнивом, части святых мощей и старинную шпагу, приходя на Абрамовщину в любую погоду - и в дождь, и в зимнюю стужу на лыжах - круглый год: «... без пищи, усталая от ходьбы, погружалась она в молитву; ее тело было покрыто кровавыми рубцами и исколото жалами оводов и комаров... Поздним вечером, тихо напевая стих «День скончавается, конец приближается», возвращалась она в монастырь, в свою нетопленую келью, которую запирала с утра»Поселянин Е. Русские подвижники 19-го века. СПб., 1910. С. 115-116..
Однажды сильная буря сорвала с Успенской церкви крест, и Евпраксия перенесла его «по особому внушению» на Абрамовщину, повесив там на большом суку сосны, над часовней. Впоследствии, поднимаясь ко кресту по лесенке, она всегда зажигала перед ним свечу и так молилась, поклоняясь Страстям Христовым. Перед этим крестом неутомимая молитвенница получила чудесное исцеление руки, сломанной ею перед самым выходом из монастыря в Абрамовский лес.
Как-то раз во время молитвы в лесной часовне она заметила наблюдавшего за нею незнакомца с ножом в руке (это был беглый солдат, намеревавшийся ее ограбить), но молитвенного правила не прервала; замечательно, что по завершении молитвы она обнаружила беглеца стоящим на коленях и тоже молящимся: как он рассказал ей, «непонятный ужас лишил его сил убить инокиню и, наконец, он понял, что она осенена благодатью. Евпраксия просила его прождать ночь, вернулась в монастырь и на следующее утро принесла ему большую просфору и медный рубль денег, наставила его и предсказала, что с этим запасом он благополучно дойдет до Петербурга и, если с повинною головой придет к начальнику, будет прощен»Поселянин Е. Русские подвижники 19-го века. СПб., 1910. С. 116.. Впоследствии солдат написал ей теплое письмо с благодарностью за помощь и иноческое наставление на праведный путь.
По преданию, подвижница совершенно не боялась хищных зверей, и ее видели иногда окруженную волками, бежавшими за нею, как собаки. Даже грозные стихии природы не пугали ее - она всегда надеялась на силу молитвы и на даруемую через нее Божественную помощь. «Житие» ее приводит в связи с этим чудесный случай: однажды, «осенним вечером, когда игуменья с приближенною к ней монахинею Елпидифорой должны были возвращаться из пустыни в монастырь, разразилась страшная гроза. Темнота ночи, озаряемая блеском молнии, раскаты грома, завывание ветра, гул колеблемых вихрем сосен - всё наводило на монахиню ужас; выход из часовни казался ей бездной, и она умоляла игуменью остаться в часовне на ночь. Но Евпраксия была непреклонна и, освещая себе путь тусклым фонарем, пошла в бурю. У колодца фонарь задуло ветром. Но тогда засиял тонкий свет, который шел перед ними до ворот монастыря, как полоса дневного света. Игуменья строго приказала монахине хранить это событие в тайне»Поселянин Е. Русские подвижники 19-го века. СПб., 1910. С. 116-117..
Шли годы. Евпраксия достигла глубокой старости и по собственной ее просьбе была определена на покой - теперь ее занимали уже только мысли о переходе в вечность...
О своей кончине праведница была предупреждена необычайным явлением покойной местной старицы Акилины, которая поздно вечером постучалась к ней в окно и сказала: «Готовься к исходу - ты скоро соединишься со мной». Евпраксия тут же вышла к старице из кельи, но та исчезла у нее на глазах.
Вскоре Евпраксия простилась с монахинями, высказав последние свои просьбы о погребении. Затем, «приняв Святое Причастие и проводив Святые Дары до дверей, она заперла сени, разостлала на полу рогожку, легла на ней с распятием и свечою в руке, закрыла глаза - и опочила»Поселянин Е. Русские подвижники 19-го века. СПб., 1910. С. 118.…
Сохранились сведения о нескольких ее посмертных явлениях и чудесах. Так, некая деревенская «расслабленная» девочка увидела во сне благообразную старенькую монахиню, худую и небольшого роста, в мантии, с жезлом в руках; старица велела, чтобы девочка попросила родных доставить себя на Абрамовшину, где ее следует обмыть водой из колодца, отслужить молебен Кресту и панихиду по игуменье Евпраксии - тогда последует исцеление. И действительно, исполнив все сказанное, девочка полностью выздоровела.
Такова вкратце история одной из многих замечательных, хотя и не слишком известных наших подвижниц Нового времени, неизменно сохранявших, а порой и умножавших в родной Церкви молитвенный дух никогда не умирающей в ней Святой Руси. Впрочем, житие праведницы Евпраксии достаточно типично для русской монашеской среды любого периода, ярко показывая как ее высокие аскетические идеалы, так и то неизменное и необычайное упорство в их достижении, что из века в век проявлялось женщинами России, когда они вставали на спасительный иноческий путь ко Христу.
С конца XVIII столетия начинается постепенное возрождение лучших традиций русского иночества, во многом связанное с деятельностью подлинного, духовного просветителя той эпохи - преподобного Паисия (в миру Петра Величковского; 1722-1794)См.: Протоиерей Сергий Четвериков. Молдавский старец Паисий Величковский. Его жизнь, учение и влияние на православное монашество // Протоиерей Сергий Четвериков. Правда христианства. М., 1998. С. 3-298 (с приложением сочинения преподобного Паисия «Об умной молитве. Возражение против хулителей ее» (с. 299-335))..
После окончания Киевской Духовной академии он отправился для обучения «молитвенному деланию» в молдаво-влахийские монастыри, а потом (в 1750 г.) и на Святую Гору Афон.
Уже с юных лет душа его стремилась полностью отдаться молитвенному подвигу во всей некогда его изначальной суровости. Так, например, он пытался приучить себя к предельному бодрствованию с самым кратким сном, о чем и вспоминал потом в своих записках: «Когда я был молодым и полагал начало монашества, то я решил в душе своей никогда не лежать, но весь день проводить на послушании, а ночи - на правиле и, стоя, принимать немного сна. Через некоторое время у меня разболелись ноги так, что я ходить не мог»См.: Протоиерей Сергий Четвериков. Молдавский старец Паисий Величковский. Его жизнь, учение и влияние на православное монашество // Протоиерей Сергий Четвериков. Правда христианства. М., 1998. С. 52 (с приложением сочинения преподобного Паисия «Об умной молитве. Возражение против хулителей ее» (с. 299-335)).. Тогда юноша «нашел лубяную коробку, вырезал с одной стороны часть ее» - и вот так, сидя в этом коробе, почти на полу, высунув наружу ноги, он и засыпал ненадолго. «Когда же, - рассказывает далее старец, - я засыпал крепко, коробка опрокидывалась, и я с нею. От этого я просыпался и бежал в церковь смотреть, не проспал ли я утреню, и, когда видел церковь запертою, с радостью возвращался в келию... В молодости я молился Богу сорок дней, чтобы мне не спать много, и получил от Господа, что мне было достаточно три часа в сутки на сон»См.: Протоиерей Сергий Четвериков. Молдавский старец Паисий Величковский. Его жизнь, учение и влияние на православное монашество // Протоиерей Сергий Четвериков. Правда христианства. М., 1998. С. 52 (с приложением сочинения преподобного Паисия «Об умной молитве. Возражение против хулителей ее» (с. 299-335))..
И все же, став уже рясофорным монахом, молодой подвижник однажды проспал утреннюю службу - будильников тогда не было... Замечательно при этом, какова была мера скорби и стыда пред Богом и братией, которые испытал тогда будущий великий подвижник за, казалось бы, вполне простительное для усталого труженика упущение (тем более что сам он при этом не был служащим клириком). Как рассказывает его жизнеописатель, «Платон (таково было его первое монашеское имя, данное при пострижении в рясофор. - Ю.М.) однажды так крепко заснул, что не слышал звона к заутрени, а день был воскресный. Когда он проснулся и пришел в церковь, то оказалось, что уже прочитали Евангелие и начали петь канон. От стыда Платон не посмел войти в церковь и, горько плача, вернулся назад в свою келью. Не пошел он и к Литургии и, отойдя подальше от своей кельи, сидел на земле и плакал. Когда отошла Литургия и наступило время трапезы, старец и начальник, и братия, заметив отсутствие Платона в церкви, чего раньше никогда не бывало, удивлялись этому. Наконец старец сказал: «Отцы и братия, прошу вас ради Господа, потерпим немного с трапезою, пока узнаем, что сделалось с братом нашим Платоном». И тотчас же послал одного из монахов, Афанасия, писца отеческих книг, к Платону. Афанасий с трудом отыскал плачущего Платона. После долгих увещаний он едва смог объяснить Афанасию причину своего горя. Афанасий стал утешать его, уговаривал успокоиться и идти с ним в скит к братии, которая без Платона не хочет начинать трапезу. Платон сквозь слезы отвечал: «Как же я пойду к святым отцам и с каким лицом я покажусь им после такого великого греха на вечное мое посрамление перед Богом и перед людьми!»»См.: Протоиерей Сергий Четвериков. Молдавский старец Паисий Величковский. Его жизнь, учение и влияние на православное монашество // Протоиерей Сергий Четвериков. Правда христианства. М., 1998. С. 70-71 (с приложением сочинения преподобного Паисия «Об умной молитве. Возражение против хулителей ее» (с. 299-335)). Придя со слезами в трапезную, «он со стыдом и трепетом упал на землю и рыдал неутешно»См.: Протоиерей Сергий Четвериков. Молдавский старец Паисий Величковский. Его жизнь, учение и влияние на православное монашество // Протоиерей Сергий Четвериков. Правда христианства. М., 1998. С. 70-71 (с приложением сочинения преподобного Паисия «Об умной молитве. Возражение против хулителей ее» (с. 299-335)).. Ему велели сесть вместе со всеми, но он «от великого стыда и горя не мог ничего есть. И только по окончании трапезы съел немного хлеба. Когда после трапезы Платон ушел к себе, старец Михаил, обращаясь к братии, особенно молодым, сказал: «Видите, какую ревность и какую жгучую скорбь проявил этот юный брат! Да будет он вам всем примером усердного посещения церковного правила. Невольно пришлось ему пропустить молитву, и как он опечалился!.. Молитесь и вы от всей души, да даст Господь и вам всем такую же ревность и печаль огненную по Боге!» С этих пор до конца своего пребывания в скиту Платон никогда не ложился для сна на кровать, но, сидя на скамейке, засыпал»См.: Протоиерей Сергий Четвериков. Молдавский старец Паисий Величковский. Его жизнь, учение и влияние на православное монашество // Протоиерей Сергий Четвериков. Правда христианства. М., 1998. С. 70-71 (с приложением сочинения преподобного Паисия «Об умной молитве. Возражение против хулителей ее» (с. 299-335))..
Вернувшись в 1763 г. с Афона в Северную Молдову уже маститым духовным старцем-учителем Паисием (таким стало теперь его имя, полученное в 1750 г. при пострижении в мантию), он с 1779 г. поселился с многочисленными учениками в Нямецком монастыре в Молдовалахии (современная Румыния), где занялся главным образом (помимо, естественно, личного молитвенного подвига) постоянной переводческой работой, а также обучением иноков творению Иисусовой молитвы. Им переведен с греческого и составлен славянский свод «Добротолюбия» - уникального сборника аскетических поучений, впервые изданного в России митрополитом Петербургским Гавриилом Петровым в 1793 г. С именем старца Паисия связано начало восстановления в русской иноческой среде того времени подлинного смысла внутренней монашеской жизни. А это, в свою очередь, и привело к появлению в России в конце XVIII - начале XIX в. таких великих подвижников, как преподобный Серафим Саровский и старцы Оптиной пустыни (под Калугой).
В 1988 г. преподобный Паисий Величковский был канонизирован Церковью как всероссийский святой.
... Соблазны западноевропейского просвещенческого безбожия, обмирщение российского сознания, утрата национальных духовных корней в высших кругах общества - всё это накладывало свою тяжкую печать на порой искажавшийся теперь до неузнаваемости древний лик христианской Руси; и всё говорит нам о том, что кризис, наступивший в жизни страны с утратой былой полноты ее православного миросозерцания, в этот период отечественной истории еще более усилился.
Только Церковь, как и прежде, оставалась единственной реальной духовной опорой, единственной скрепой общества, раздираемого внутренними противоречиями. Однако животворное влияние Православной Церкви все более ограничивалось враждебным ей «самостным миром» и даже самим государством, хотя и претендовавшим на именование себя православным, но, по сути, становившимся все более безрелигиозным, а порой и вовсе языческим - в новейших своих гражданских основах «разумного эгоизма». Только христианская вера народа, только смиренный подвиг российского иночества в его молитвенной брани с губительным безбожием упорно продолжали хранить заветы Святой Руси - и «врата адовы» не одолели ее, и «тьма не объяла» ее «до конца».
Борьба с религиозным равнодушием, тем более с наступающим исподволь бесчеловечным атеизмом, становится теперь для России поистине делом жизни и смерти: под знаком этой борьбы, особенно обострившейся во второй половине XIX в., и проходит отныне все дальнейшее ее историческое бытие.
Русская Православная Церковь
Николаевский Собор
Авторское право © 2012-2024.
Разработчик: Капитула Ян
