Принимать живое участіе въ минувшихъ дѣлахъ праотцевъ своихъ, восхищаться ихъ славою и величіемъ, и изъ ихъ опытовъ, какъ блистательныхъ, такъ и горькихъ созидать законы для собственной жизни, было всегда разительною чертою характера каждаго сколько нибудь просвѣщеннаго народа, перешедшаго уже за рубежъ политическаго младенчества и достигшаго опытами и разсужденіемъ внутренняго самосознанія. - Эти чувства столь близки и естественны человѣческому сердцу, что нѣтъ надобности доказывать ихъ. Одинъ только безсердечный космополитъ можетъ быть равнодушенъ къ соотчичамъ своимъ, потому что себялюбіемъ уже убиты въ немъ всѣ зародыши высшаго чувства и стремленія. - А потому чѣмъ бы человѣкъ ни занимался, чему бы онъ ни посвятилъ трудовую часть жизни своей, во время его отдыха исторія Отечества найдетъ всегда доступъ къ нему и пріютъ въ его сердцѣ. Герой, сложивъ бранные доспѣхи свои, мудрецъ, закрывъ книгу идей, и горькій труженикъ, окончивъ дневную работу свою, найдутъ отраду и утѣшеніе въ повѣствованіи о ихъ предкахъ.
Нѣтъ, по этому, никакой надобности утверждать, что занятіе исторіею пріятно; такая мысль уже давно обратилась въ аксіому. Но возведемъ этотъ предметъ къ источнику своему - къ единству, обусловливающемуся не номинальной личностію, но общностію приложенія. - Если исторія человѣка есть связный разсказъ Божескихъ путей, по которымъ онъ долженъ былъ воспитываться и усовершаться, то нѣтъ ничего поучительнѣе и возвышеннѣе, какъ глубокомысленное занятіе ею; не смотря на то, будемъ ли мы обращать свои взоры преимущественно на Творца - Воспитателя и вмѣстѣ съ тѣмъ на всѣ событія, прославляющія его всемогущество и мудрость, справедливость и любовь - или кинемъ взоры на человѣка - воспитанника, идущаго предназначеннымъ путемъ, или уклоняющагося отъ того пути и свободно кующаго жребій себѣ и потомкамъ своимъ; будемъ ли смотрѣть на него, какъ на раба своихъ страстей, или будетъ занимать насъ борьба его съ порокомъ и заблужденіемъ; остановимся ли предъ картиною его величія, или со стыдомъ отвратимся отъ изображенія его позора; привлекутъ ли насъ его добродѣтели, или оттолкнуть гнусные пороки.
Но какъ мы разсматриваемъ судьбы одного человѣка, этого отдѣльнаго звена въ обширной цѣпи народа, такъ точно можемъ мы разсматривать и судьбу цѣлаго народа въ отношеніи къ самому себѣ, или къ внутренней его жизни, и въ отношеніи къ другимъ, окружающимъ его народамъ, или въ отношеніи къ его жизни внѣшней. - Тамъ мы увидимъ борьбы силъ нравственныхъ и физическихъ во всемъ объемѣ народнаго итога, увидимъ возрожденіе однихъ часто изъ малаго, но чистаго источника, и погруженіе другихъ всего гигантскою массою своей въ безличный хаосъ. - Тамъ мы увидимъ, отъ чего палъ крѣпкій Вавилонъ и просвѣщенный Египетъ, отъ чего разъединили Еллины могущество свое, что низпровергло знаменитый Иліонъ, какъ роскошь и развратъ наложили цѣпи на коллоссальный Римъ, какъ раздоры Славянъ подчинили ихъ чуждому владычеству. Тамъ мы изучимъ причину скоротечности огромныхъ государствъ, составленныхъ Александромъ Македонскимъ, Аттилою, Карломъ Великимъ, Наполеономъ и другими героями минувшаго времени.
И такъ исторія и въ этомъ отношеніи имѣетъ тѣ же двѣ стороны: пріятную и полезную. Въ первомъ отношеніи она служитъ намъ какъ памятная книга о событіяхъ минувшихъ, и въ этомъ случаѣ она разсказываетъ намъ рожденіе народа, развитіе его силъ внутреннихъ и внѣшнихъ, его собственное движеніе въ массѣ всего населенія земнаго шара, а вмѣстѣ съ тѣмъ повѣствуетъ намъ и дѣла нашихъ предковъ, могущія горькими опытами своими утѣшать насъ въ бѣдствіяхъ, а славными одушевлять и вызывать къ подражанію.
Полезная сторона исторіи заключается въ поученіяхъ, какія мы можемъ извлечь изъ событій, раскрывая причины всѣхъ явленій, случайныхъ ли, или подготовленныхъ цѣлыми вѣками и выводя естественныя слѣдствія тѣхъ явленій. Въ этомъ отношеніи исторія дѣлается прагматическою и должна читать намъ поученія какъ надъ монументами, такъ и надъ развалинами древняго величія, свидѣтельствующими и о бывшихъ нѣкогда великихъ событіяхъ. Эта сторона исторіи есть самая трудная и требующая высшей осторожности. Ибо развивая факты въ нхъ причины и послѣдствія, должно отстранять всякое предварительное предубѣжденіе въ пользу того или другаго народа, всякую современную намъ наглядность въ характеръ его. Послѣднее важно потому, что настоящее и прошедшее одного и того же народа рѣдко идетъ безуклонно по одной и той же колеѣ, и такъ настоящее никакъ не можетъ служить основаніемъ и мѣриломъ прошедшему.
По этому основаніемъ для прагматическихъ развитій должны служить только факты несомнѣнные. Всякое безотчетное предположеніе, всякая гипотеза, внесенная въ предѣлы исторіи и служащая потомъ точкою опоры для философскаго взгляда на всѣ періоды, за тѣмъ слѣдующіе, вноситъ ложный свѣтъ въ науку, искажающій духъ, характеръ народа, его внутреннюю силу, его особность, а часто и его достойное величіе.
Безполезно и даже смѣшно безусловно принимать въ область исторіи какія либо сказки, но нельзя отвергать и того, чтобы въ нихъ не находилась иногда и какая либо нить историческая. Всѣ вообще народныя сказанія или легенды дѣлятся на миѳическія и героическія. Первыя произошли отъ повѣрья людей въ сверхъестественныя существа съ земною естественною жизнію и страстями и заключаютъ въ себѣ вымыслы, слитые весьма часто съ дѣйствительностію. Это бывало тогда, когда человѣкъ, одаренный особыми противъ современниковъ своихъ способностями, удивлялъ и очаровывалъ ихъ своими дѣйствіями и за то причисляемъ былъ къ существамъ сверхъестественнымъ или миѳическимъ. Героическія легенды суть воспоминанія дѣйствительныхъ событій, въ которыхъ выставлены личныя достоинства героя.
Оба рода этихъ сочиненій относятся къ области поэзіи и отнюдь не къ исторіи. Но разложивъ такое сказаніе на его составныя части, отдѣливъ отъ него вымыселъ строгою критикою, всегда можно иайдти въ немъ личность и дѣйствія историческія.
Ибо какъ историческая легенда беретъ свой предметъ изъ круга дѣйствительности, отстраняя иногда только законы времени и пространства, переноситъ эти событія въ область чудеснаго и претворяетъ храбрыхъ людей въ героевъ, героевъ въ полубоговъ и боговъ, и наконецъ на высочайшей степени своего развитія теряется въ области чисто миѳической; такъ точно сказанія о божествахъ спускаются въ дѣйствительный міръ, облачаютъ вымышленныя ими существа именами и свойствами жившихъ людей и народовъ. Совершенное слитіе того и другаго рода сказаній въ одномъ твореніи образуетъ эпопею. - Но нѣтъ эпопеи, въ которой не было бы характеристической черты изъ исторіи.
Возмемъ для примѣра исландскія саги. Мы встрѣчаемъ въ нихъ имена Valland (Галлія), Danmörk (Данія), Gotthiod (Готландія), Rin (Рейнъ) Atíli (Аттила), Holmgardr (Холмогоры), Vanä (Венеды). Это все имена, принадлежащія несомнѣнно исторіи. Также объяснятся многія ихъ слова, въ которыхъ прибавляютъ они на концѣ букву r какъ: aesir, diar, iätnar или iotar, thursar или thussar, vanir, vanaheimr, skalogrimr и пр. Отнимите конечную букву r, будетъ: aesi, dia, iätna или iota, thursa или thussa, vani, vanaheim, Skalogrim (азы или полубоги, діи или боги, юты или геты, ѳурсы или жрецы, ваны или венеты, Венетія или земля Венетовъ, Скалогромъ - (славянинъ, переселившійся съ балтійскаго поморья въ Норвегію, при королѣ норвежскомъ Гаральдѣ, а оттуда перешедшій съ своими ближними въ Исландію и составившій первое ея населеніе). Эти названія взяты всѣ изъ дѣйствительнаго быта. Древнѣйшіе писатели, каковы на пр. Этельвардъ, Альберикусъ, Снорро, Торфей, Саксонъ Грамматикъ, утверждаютъ также, что всѣ встрѣчающіяся въ древнихъ скандинавскихъ легендахъ имена взяты съ историческихъ лицъ и народовъ, но перенесены на божества и существа сверхъестественныя.
Сходство именъ въ легендахъ съ именами историческими и хотя самые легкіе намеки древнихъ на подобныя описаннымъ въ тѣхъ легендахъ событія, а вмѣстѣ съ тѣмъ сходство мѣстностей, породившихъ такія легенды, съ мѣстностями историческими, и сходство обстоятельствъ, дозволяютъ дѣлать и выводы историческіе, при чемъ только боги разоблачаются въ обыкновенныхъ людей.
Разумѣется, что если бы въ скандинавскихъ легендахъ заключались имена героевъ индійскихъ или африканскихъ, то трудно бы было и предполагать соотношеніе этихъ именъ съ исторіею, тогда бы отнесено было это къ случайному созвучію словъ.
Но совсѣмъ не то, когда рѣчь идетъ о двухъ сосѣднихъ народахъ, о ихъ взаимныхъ распряхъ и битвахъ и когда и самыя событія расположены въ такомъ порядкѣ, что они приближаются къ нашей хронологіи, и особенно, когда выводъ дѣлается о народахъ, описанныхъ въ легендѣ врагами и противниками; ибо противниковъ древніе писатели старались всегда унижать, а потому извлеченіе дѣйствительнаго быта изъ этой стороны не представляетъ опасности, что мы извлечемъ панигирикъ, но, безъ всякаго сомнѣнія, получимъ выводы о бываломъ.
Дѣйствія, приписанныя преданіями какимъ либо лицамъ, бываютъ, по обыкновенію, всегда преувеличены; но до этого намъ и дѣла нѣтъ; если мы встрѣтимъ въ скандинавской сагѣ имя Ярослава, то не обращая вниманія на всѣ приписанныя ему дѣйствія, мы можемъ смѣло заключить о бывшихъ въ его время какихъ либо отношеніяхъ Руссовъ съ Скандинавами, или о достопамятности его дѣйствій, сохранившихъ его имя въ сказаніяхъ инородцевъ. - Если сага говоритъ о битвахъ Скандинавовъ съ Руссами, мы не вѣримъ подробностямъ этихъ битвъ, но не смѣемъ отвергать ни существованія Руссовъ въ то время, ни ихъ войнъ съ Скандинавами. А если въ легендѣ упомянуты и мѣстности, то мы знаемъ и то, гдѣ тогда Руссы имѣли свою осѣдлость.
Но если на пр. въ легендѣ скандинавской Аттила описанъ человѣкомъ правдивымъ и мудрымъ, а въ исторіи Римлянъ злодѣемъ, то мы повѣримъ легендѣ, а не исторіи, которую писали ненавистники Аттилы, и въ такое время, когда считалось дѣломъ не только обыкновеннымъ, но даже необходимымъ унижать своего врага до того, что изъ исторіи дѣлалась эпиграмма или сатира.
Иліада есть также легенда; въ ней также много вымысла, но вмѣстѣ съ тѣмъ въ ней ясно раскрыты и лучше, нежели въ исторіи, послѣдняя борьба Трои и ея паденіе. Подобно этому сказаніе о Царѣ Лазарѣ. - Даже сказки о Бовѣ королевичѣ и царѣ Додонѣ заключаютъ въ себѣ историческое отношеніе; первая входитъ въ исторію третьяго Одина (историческаго) и русской царевны Рынды, а вторая есть пасквиль Славянъ на князя Бодричей (Obodriti), Додона, соединившагося съ Карломъ великимъ противъ Поморянъ и Полабовъ, и погибшаго, вѣроятно, отъ руки подкупленнаго убійцы.
Самыя пѣсни народныя много содѣйствуютъ къ объясненію славянской исторіи; въ нихъ почти всегда рѣзко опредѣляется мѣстность событія, на пр. синимъ моремъ, хвалынскомъ, Дунаемъ, Дономъ, разными городами и пр.; изъ нихъ мы извлекаемъ миѳологію народа, храбрость его, битвы, оружіе, одѣяніе, обычаи, пристрастіе къ мореплаванію и многія другія черты общественнаго и частнаго быта.
Нѣтъ сомнѣнія, что сплошное и безотчетное, вѣрованье во всѣ такія сказанія есть грубая ошибка. Строгая критика должна разбирать такіе и подобные тому источники, прежде нежели позаимствуется изъ нихъ что - либо для пополненія исторіи; однакоже должно замѣтить, что иногда даже одинъ подобный выводъ можетъ служить связью разорванной исторической нити, и явленія, казавшіяся какъ бы отрывками или эпизодами въ исторіи, привязываетъ къ источнику своему. Однимъ словомъ: для историка, слѣдящаго событія темныя, преувеличенныя или еще нейтральныя, по неопредѣленiю ихъ отношенія къ тому или другому періоду, племени или народу - есть особенный тактъ, заставляющій вѣрить или невѣрить легендѣ; это тактъ наглядности, диверсія историческихъ попытокъ, случайное столкновеніе двухъ слѣдователей на одномъ пути.
Но отверженіе несомнѣнныхъ фактовъ, по одному только предубѣжденію или пристрастію, и причисленіе ихъ къ сказкамъ есть уже дѣло постыдное и безсовѣстное! Такой писатель ставитъ себя на чреду лжеца и клеветника и не достоинъ титла историка! - Бываютъ, конечно случаи, что Факты ускользаютъ, если можно такъ выразиться, изъ подъ обзора дѣеписателя, потому что событія раскидываются иногда чрезвычайно вѣтвисто и отъ того весьма трудно бываетъ, при такихъ обстоятельствахъ, сконцентрировать ихъ въ одномъ фокусѣ. Въ такомъ случаѣ писатель неповиненъ въ упущеніи; онъ можетъ пропустить и много фактовъ отъ одного недосмотра, особенно если народъ такъ огроменъ, что занималъ добрую половину цѣлой части свѣта, и такъ разнообразенъ, что проявляется подъ сотнею разныхъ именъ, въ разныхъ, отдаленныхъ другъ отъ друга концахъ, на разныхъ степеняхъ развитія гражданственности и въ соприкосновеніи съ совершенно различными между собою народами - каково было и есть племя Славянское.
Но скептицизмъ нѣкоторыхъ западныхъ писателей дошелъ до того, что они съ какимъ-то дикимъ обаяніемъ хотѣли уничтожить не только легенды, касающіяся народа Славянорусскаго, но и въ самыхъ лѣтописяхъ его старались оподозрить тѣ мѣста, которыя ясно говорятъ намъ о самобытности Русской, или выражаютъ какую-либо изящную черту его, выходящую за предѣлы обыкновенной жизни. - Но странное дѣло: этотъ скептицизмъ домогается затмить въ исторіи Русской все прекрасное и самобытное, а въ западной исторіи онъ отвергаетъ только все дурное. - Такъ, на пр. онъ отвергаетъ въ нашихъ лѣтописяхъ высокую черту характера народнаго, сознавшаго свою немощь отъ разлада многихъ властей своихъ и, для приведенія всего въ прежній порядокъ, призывающаго къ себѣ самодержавнаго владыку; а во французскихъ лѣтописяхъ, говорящихъ о сожженіи Іоанны д'Аркъ, совершившемся при многихъ тысячахъ свидѣтелей и въ большомъ городѣ Франціи, - онъ отвергаетъ сожженіе. Вотъ образецъ западнаго скептицизма!
И такъ не безплодны бываютъ занятія, посвящаемыя розысканію и обслѣдованію давно минувшихъ событій, уже обслѣдованныхъ неоднократно. Тамъ, гдѣ почитаютъ всѣ источники исчерпанными, всѣ соображенія недоступными, часто можно найдти еще много фактовъ, опущенныхъ случайно или съ намѣреніемъ; ибо легко можетъ быть, что одинъ слѣдователь выбиралъ для себя не ту точку воззрѣнія, съ которой другой смотритъ, и потому могъ пропустить много фактовъ, въ числѣ которыхъ можетъ быть и такой, который одинъ достаточенъ, чтобы совершенно разгромить нѣсколько положеній, получившихъ уже въ исторіи предикатъ несомнѣнной истины.
Рудники древней исторіи такъ еще богаты, что изъ нихъ можно извлечь множество фактовъ, поясняющихъ событія, доселѣ остающіяся нейтральными въ исторіи, по неотысканію доказательствъ о связи ихъ съ тѣмъ или другимъ народомъ. Они свяжутъ однородныя, но разъединенныя части въ одно цѣлое, а гетерогенныя приклейки отсѣкутъ анатомическимъ ножемъ, какъ наросты.
Но есть и такіе случаи, гдѣ историкъ, приступая къ изслѣдованію, уже напередъ составлялъ себѣ тему, или, лучше сказать, неподвижную идею (idée fixe), которую старался обставить фактами, пока нейтральными, превратными выводами и, въ случаѣ нужды гипотезами, а потому изъ самосохраненія долженъ былъ отстранять подозрѣніями и возраженіями, или молча пропускать все то, что ему явно противурѣчило въ развитіи предсозданной труду своему идеи, отъ которой онъ не желалъ и по пристрастію своему не могъ уже уклониться.
Если собрать всѣ тѣ факты, которые ускользнули отъ слѣдователя безпристрастнаго и логически оправдать тѣ, которые несправедливо заклеймены печатію отверженія историка односторонняго или причастнаго грѣху пристрастія, то конечно представится возможность изобразить древнюю Русь въ болѣе свѣжихъ краскахъ, дать ея характеристикѣ очеркъ болѣе вѣрный, болѣе близкій къ подлиннику.
Есть еще случаи, въ которыхъ фактъ, относящійся къ слѣдимому нами народу, открывается не прежде, какъ подробномъ анализѣ какого либо сказанія о народѣ сосѣдственномъ. Но есть и такіе случаи, гдѣ мы, слѣдя языки, имена, прозвища, образъ жизни, вѣрованья, повѣрья, пословицы, одежду, пищу, оружіе и т.п. житейскія отношенія, выводимъ синтетическимъ порядкомъ имя народа безлично, или подъ псевдонимомъ описаннаго; а чрезъ то созидается новый фактъ для исторіи.
Иногда счастливо замѣченная одна черта характера какого либо лица или народа раскрываетъ намъ болѣе, нежели сотня страницъ холоднаго описанія политическихъ дѣйствій того народа, не причастныхъ его жизни внутренней, стороны его сердца.
Всѣ дѣянія человѣка или цѣлаго народа составляютъ одну неразрывную нить и характеризуются какимъ то единствомъ, если иногда и не полнымъ, но за то всегда яснымъ. Въ древней исторіи мы слышимъ нерѣдко отклики какъ бы созвучные съ слѣдимымъ нами предметомъ. Прямо употреблять ихъ, какъ вставку, въ составляемую нами исторію, было бы ошибочно; нужно слѣдить, вглядываться, вслушиваться въ эти отклики, анализировать ихъ и ставить въ параллель съ другими. Но найдя однажды часть такой нити или исходный ея конецъ, уже гораздо легче отдѣлить и всю нить, хотя бы она въ иныхъ мѣстахъ и перепутана была въ огромный узелъ встрѣчныхъ событій. - Тутъ уже мы убѣждаемся обстановкою предметовъ, ихъ характеромъ, нацвѣтомъ, отливомъ, мягкостію или шероховатостію, опрометчивостію или медлительностію, теплотою или холодомъ, однимъ словомъ: тѣмъ созвучіемъ, которое ясно выражаетъ сродство предметовъ.
Такъ узнаютъ земляки другъ друга, будучи брошены судьбою по разнымъ путямъ въ чужбину. Что-то знакомое, что-то родное сближаетъ ихъ уже съ самой первой встрѣчи. Обычаи, привычки, наклонности инстинктивно сводятъ ихъ между собою, прежде нежели они успѣютъ объясниться словами.
Философскій взглядъ, брошенный на цѣлый рядъ фактовъ быта народнаго, приводитъ ихъ въ стройныя фаланги, связываетъ въ одно цѣлое и даетъ бытіе исторіи. Все, не принадлежащее сюда, само собою выдвигается изъ рядовъ и отдѣляется, какъ чуждое, стороннее. - Такой обзоръ называется историческою критикою. Но нѣкоторые писатели осмѣлились назвать историческою критикою самовластныя правила, по которымъ можно безнаказанно отнять у народа все его лучшее достояніе: его честь, славу, родину и любовь къ отечеству, сказавъ просто: я подозрѣваю тутъ позднѣйшую вставку, или что нибудь тому подобное. Мало ли бываетъ въ жизни ложныхъ подозрѣній! - Каждое подозрѣніе должно быть подкрѣплено нѣкоторыми доводами, безъ которыхъ оно не имѣетъ никакой силы. Притомъ подозрѣнія могутъ раждаться отъ разныхъ причинъ, иногда просто неосновательныхъ, а иногда даже и грѣшныхъ, порожденныхъ не съ чистымъ намѣреніемъ оправдать истину и заклеймить ложь, но чтобы унизить одинъ народъ и возвысить другой. Такова была и критика Шлецера, дозволявшая себѣ притомъ и выраженія, явно пристрастныя и часто вовсе не научныя. - И не смотря на то, Шлецеръ почитается еще многими за корифея въ Русской исторіи.
Онъ внесъ въ нашу отечественную исторію ложный свѣтъ въ самомъ началѣ ея. Онъ утверждалъ, но только безъ доказательствъ, что будто Варяги - Руссы были Скандинавы, тогда какъ у самихъ Скандинавовъ нѣтъ ни малѣйшаго слѣда о Варягахъ, и они сами долго не рѣшались назвать Руссовъ соплеменниками себѣ. Только Германцы утверждали это; но въ настоящее время дошло до того, что предполагаютъ, будто Русь состояла изъ скандинавскихъ колонійRückert. Neue Encyklop. Gesch. des Mittelalt. 1853.; мало этого - сочиняютъ, что будто въ одинадцатомъ вѣкѣ всѣ Славяно-Руссы говорили скандинавскимъ языкомъMunch. Det norske Folks Historie. 1853.. Эта выходка необходима для поддержанія мнѣній Шлецера, уже раскачавшихся на зыбкомъ основаніи своемъ. - И не смотря на то, многіе изъ нашихъ русскихъ историковъ приняли сторону Шлецера и развили его мысль еще болѣе; они даже сказали, что будто отъ пришествія варяговъ-Руссовъ привился сѣверному славянскому народу характеръ и духъ скандинавскій. А это не значитъ ли, что все развитіе прирожденныхъ, внутреннихъ силъ и способностей Славяно-Русскаго народа отнято у него и присвоено Скандинавамъ, едва ли болѣе Китайцевъ, участвовавшимъ въ этомъ дѣлѣ? - Но что же остается теперь сказать о нашихъ лѣтописяхъ одиннадцатаго вѣка? По Мунху, Руссы говорили въ этомъ вѣкѣ скандинавскимъ языкомъ, стало быть и лѣтописи наши написаны на скандинавскомъ языкѣ? Посмотримъ, какъ Нѣмцы будутъ читать славянскую грамоту, принимая ее за скандинавскія руны!
Германцы прошлаго столѣтія считали Руссовъ и вообще всѣхъ Славянъ народомъ варварскимъ, не образованнымъ и не способнымъ къ образованію; они называли ихъ пастухами, номадами, холопямиНо чьи же они были холопы? если Славянъ, же, то были у этихъ холопей и бояре, съ ними вмѣстѣ населявшіе страну. Такъ зачѣмъ же не говорятъ они о боярахъ. Если жъ они были холопи скандинавскіе, то имъ слѣдовало и называться не холопями, а кнектами, т.е. на скандинавскій ладъ. и ставили характеристикою народа невѣжество и звѣрство, требовавшія постояннаго побужденіяДа и теперь не отстали еще нѣкоторые отъ этой мысли. Есть новѣйшія сочиненія, дышащія тѣми же самыми отзывами и, въ дополненіе къ тому, преисполненныя подозрѣніями и ненавистью. См. Die Slaven des südlichen Russlands v. Neumam. 1847. Die Weltschlacht der Slaven u. Deutschen v. Hellter. 1847. Das Europäische Russland v. L. Georgii. 1845.И теперь еще продолжаютъ германскіе крикуны унижать Россію; но за то уже, что она могущественна и можетъ всегда остановить ихъ раздоры внутренніе. Они забыли нашествіе Монголовъ на Европу и всѣ послѣдствія этого нашествія. Кто бы могъ въ настоящее время загородить ихъ отъ подобной погибели, какъ не Россія? Да и тогда при разъединеніи Руси, заслоняла ихъ также Русь Галицкая. Благоговѣйте же, народы! предъ величіемъ Россіи; ея величіе ручается за вашъ покой внутренній и внѣшній!. А какъ они тогда полагали, что свѣтъ, озаряющій всю Европу, излился изъ нѣдръ ихъ самосвѣтности, то и Шлецеръ, упоенный народнымъ предубѣжденіемъ, предположилъ, что Руссы должны быть обязаны Германцамъ своимъ просвѣщеніемъ, своею гражданственностію, своимъ строемъ и самобытностію. Но какъ сношенія Германцевъ съ Руссами не представляютъ никакого историческаго матеріала, изъ котораго бы можно было вывесть, что Руссы заимствовали у нихъ всю свою гражданственность, то Байеръ и Шлецеръ укрыли свою мысль подъ эгидою Скандинавовъ, причисливъ къ нимъ, какъ къ соплеменникамъ своимъ, и Варяговъ-Руссовъ. Этимъ они думали оживотворить свою неподвижную, тяготѣющую во мракѣ произвола идею, предсозданную изслѣдованіямъ и своду Русскихъ лѣтописейОни конечно забыли Міровея-Винделика, родоначальника Меровинговъ, введшаго славянскій алфавитъ у побѣжденныхъ имъ народовъ и старавшагося ввести и самый языкъ славянскій..
Если Шлецеръ дѣйствительно не понялъ Русскихъ лѣтописей, то онъ слѣпецъ, напыщенный германскою недовѣрчивостію къ самобытности Русскихъ государствъ во времена до - Рюриковскія; но если онъ проникъ сущность сказаній и отвергъ таковыя единственно изъ того, чтобы быть вѣрнымъ своему плану, то онъ злой клеветникъ!
Но обратимся теперь къ нашимъ историкамъ. Къ сожалѣнію должно сказать, что нѣкоторые изъ нихъ смотрѣли въ кулакъ Нѣмцевъ и отъ того не стыдясь говорили, будто великая Россія была наслѣднымъ достояніемъ Скандинавовъ, и будто Рюрикъ занялъ ее какъ свою отчину, а не какъ призванный на престолъ самимъ народомъ; будто до временъ Владиміра обитали въ ней немногіе номады, называвшіеся рабами, отроками, хлапами и будто Русскіе лѣтописцы изуродовали эти слова въ Словаковъ, Слованъ и приписали ихъ народу, никогда не существовавшему. Прочитавъ подобное мнѣніе, невольно оскликнешь съ пѣвцомъ «Славы дщерь».
Stjny Lawritasů! Swatopluků!
Gak wás možno z hrobu wywesti?
Byste uwiděli nerěsti
Národû a hanbu swogjch wnuků....
Nam krew mlau cizj žieseň chlastá,
A syn sláwy otců neznage,
Geště swogjm otroctwjm se chwastá!
(Тѣни Лаврета! Святополка! можете ли вы возстать изъ гробовъ своихъ? вы бы познали горесть народа и стыдъ вашихъ внуковъ. Чужая жажда испиваетъ нашу кровь, и сыны, не зная славы отчей, величаются тѣмъ, что называютъ себя потомками холоповъ)!
Если Шлецеръ и почиталъ себя создателемъ высшей исторической критики, если онъ и мечталъ, что вознесся въ этой вѣтви учености на недосягаемую для другихъ высоту, съ которой могъ безвозбранно - диктаторски распредѣлять событія минувшихъ вѣковъ, дробить ихъ, обращать своимъ приговоромъ въ сказку, или самовольно присвоятъ тому или другому народу; если его послѣдователи и думаютъ, что зажженный имъ свѣтильникъ озарилъ лучами солнца всю Русскую исторію, и потому они смѣло могутъ еще болѣе развивать, усиливать и подкрѣплять его скандинавоманію, имѣютъ право лишать Русское юношество того благороднѣйшаго чувства, которое раждается отъ высокаго уваженія къ своимъ предкамъ - родоначальникамъ, то настанетъ еще то время, когда укажутъ имъ, что они прикованы къ надиру, и потому не видятъ зенита; что возставленный Щлецеромъ свѣточь надъ Русской исторіей давно догорѣлъ и померкъ, и представляетъ одну головню, марающую священные листы исторіи!
Но благодаря усерднымъ розысканіямъ нѣкоторыхъ отечественныхъ тружениковъ на поприщѣ исторіи открыто уже много древней славы Руси Славянской и есть надежда, что скоро возсіяетъ дохристіанская Русь въ славѣ Троянъ, Гетовъ-Русскихъ (ошибочно названныхъ Этрусками) и Македонцевъ - въ славѣ наставницы древнихъ Грековъ и Римлянъ и перестанетъ слыть отчимъ наслѣдіемъ Скандинавовъ!
Настанетъ время, когда потрясутъ въ основаніи гнилые столпы, поставленные для славянорусской исторіи на скандинавскомъ болотѣ, и укажутъ ихъ мѣсто на огромномъ материкѣ отъ Арала до Адріатики, отъ Каспія до Балтійскаго прибережья и отъ Чермнаго моря до Мурманскаго! Тамъ колыбель этого великаго, до-историческаго народа, названнаго, какъ бы въ насмѣшку, племечкомъ скандинавскимъ! - Тамъ положимъ и мы свой камень къ общему основанію исторіи древнихъ Славяноруссовъ!
Русская Православная Церковь
Николаевский Собор
Авторское право © 2012-2024.
Разработчик: Капитула Ян
