Три-четыре года тому назад мне случилось быть в гостях в одном аристократическом семействе Санкт-Петербурга, выехавшем года полтора тому назад вследствие беспорядков в России куда-то за границу. Радушная старушка-хозяйка (теперь уже умершая; погребена в Александро-Невской Лавре) в числе прочих своих родных и гостей представила мне свою 11-12-летнюю внучку, обучавшуюся в институте.
- Вот, посмотрите, - говорила мне радушная хозяйка, гладя по головке девочку, - какая она у нас милая, здоровая, красавица да умница... А музыкантша-то какая славная! А верите ли, мы ведь и не думали видеть ее такой цветущей и здоровой...
И все это случилось благодаря помощи знаете ли кого? Вот уж никогда не угадаете!.. Вы думаете, может, доктора помогли? Или что она родилась здоровой? Нет, вовсе нет... Правда, Олечка родилась здоровенькой... и кормилица у нее была хорошая... Но на третьем году, Бог весть отчего, должно быть, от простуды, у Олечки случилась такая серьезная болезнь, что мы не смели и думать, что она останется живой, а в том, что она будет глуха, мы были вполне уверены и рады были даже примириться с этим. Да и все доктора так говорили...
Не желаете ли, я вам расскажу историю болезни моей дорогой внучки... нет, впрочем, угадайте сначала, кто помог ей и возвратить здоровье, и глухой не остаться?
- Наверное, - говорю я ей, - вашей внучке помогли какие-нибудь домашние средства. Ведь часто случается, что доктора бьются изо всех сил, употребляют всевозможные средства медицины, но ничего не помогает... и вдруг самое простое народное средство ставит больного на ноги.
- А знаете, М.Г., ведь вы почти что угадали, хотя, разумеется, думаете совершенно о других средствах... Моя внучка исцелилась, действительно, средством народным, но вовсе не тем, о котором вы говорите... Она исцелилась таким средством, которое я посоветую никому и никогда не забывать, а как можно чаще им пользоваться... Вот послушайте, что я вам расскажу. Олечка, иди, душечка, займи гостей... я хочу поговорить с М.Г.
Мой сын женился всего лишь 12 лет тому назад. У него всего лишь двое детей – две девочки: Олечка и Саша. Оле – 11 лет, и Саше – 7 лет.
В то время, как заболела Олечка, Саша еще не родилась. Оля была единственным ребенком, составлявшим счастье всех нас. Как мы ее берегли, как лелеяли, я вам говорить об этом не стану... Вы сами имеете детей и вы знаете, как они дороги для родителей... А она у нас была одна... мы все в ней души не чаяли...
И вдруг что же? Сначала Олечка стала жаловаться, что у нее болит головка. Померили мы у нее температуру... 37 с небольшим. Сейчас же напоили ее чаем с малиновым вареньем, дали несколько капель акониту, уложили в постель и думали, что к утру все кончится благополучно.
Но ночью Олечка спала плохо, головная боль продолжалась и на следующий день. Позвали доктора. Доктор постукал больную, пощупал пульс, посмотрел язык, померил температуру и нашел, что опасного ничего нет, что у больной в легкой форме инфлуэнца. Прописал лекарство и уехал. Пользуем мы его лекарством больную день, два. Больной нисколько не легче... температура поднялась до 39, и Олечка стала жаловаться, что у нее правое ушко колет.
Снова позвали мы доктора. Он нашел осложнение инфлуэнцы и стал опасаться нарыва в правом ухе... Снова прописал лекарства и обещал побывать завтра. Ночь больная спать уже не могла: температура поднялась до 40, боль в ухе стала невыносимой. Мы снова ночью же позвали доктора, но он сказал, что до утра ничего нельзя сделать, что дело приняло серьезный оборот и что лучше было бы позвать специалиста по ушным болезням...
Можете себе представить, в каком волнении были все мы, а особенно мать и отец! Сейчас же разослали карточки к ушным докторам с просьбой непременно пожаловать к больной в 8 часов утра. Спасибо, доктора не отказали в нашей просьбе. Утром явилось их четверо. Наш доктор рассказал им историю Олечкиной болезни, и все они начали со всех сторон и по всем правилам медицинского искусства рассматривать и выслушивать больную, которая все время или жалобно стонала, или так громко и больно кричала, что разрывала всем нам сердце.
Когда же доктора стали рассматривать больное ухо, я даже не помню, что со мною сделалось... Крики и стоны бедной девочки до того были ужасны, страдания ее были до того тяжелы, что я до сих пор не могу представить, как мы все с ума не сошли от ее невыразимых мучений. Но всему бывает конец. Кончился и осмотр докторов. Началось длинное совещание. С ужасом ждали мы приговора.
И действительно, что может быть ужаснее того, что мы услыхали? Доктора нашли, что у Олечки нарыв сзади барабанной перепонки, что нужно дать нарыву время окончательно созреть, а это продолжится дня три-четыре, затем просверлить барабанную перепонку и выпустить гной нарыва.
Если эта операция сойдет благополучно, девочка останется жива, лишь будет глуха на правое ухо... Если же не сделать сверления уха, то от нарыва непременно произойдет заражение крови, и девочка должна будет умереть. Не правда ли, ужасный приговор? Я и теперь не могу спокойно об этом вспомнить.
Можете ли себе представить, что мы передумали и перечувствовали в то время, а особенно отец и мать Олечки? И целых три дня продолжалась эта пытка. Никто из нас не раздевался, никто не думал прилечь... Все мы молча, на цыпочках, ходили или сидели около комнаты метущейся страдалицы, и сами не меньше ее, кажется, страдали от ее мучений; все мы затыкали уши от ее стонов и никак не могли отойти от ее двери. Сколько горячих молитв было вознесено, сколько горьких слез было пролито нами в это время – одному Богу известно. Но, должно быть, чья-нибудь молитва была услышана Господом.
Навещавшие по нескольку раз в день больную доктора, успокаивая всех нас, два дня говорили, что болезнь идет вполне нормально, а на третий день утром сообщили, что завтра можно будет сделать операцию. Между тем страдания больной, а вместе с ней и наши, в этот день достигли, кажется, еще небывалой степени. Что у нас тогда было, я теперь и вообразить не могу. Больная страшно и жалобно стонет, отец рвет на себе волосы, мать чуть с ума не сходит, извелась совершенно, я также сделалась ни на что не годной... а между тем все мы сидим рядом с комнатой больной, изредка туда заглядывая, и отойти не можем.
Завтра, думаем, операция... Олечка или умрет, или останется на всю жизнь глухой. Господи, неужели нет средств избавить всех нас от столь невыносимых страданий!.. Да где милосердие и любовь Господа?.. Мы готовы уже были впасть в совершенное отчаяние...
Но тут-то милосердный Господь и явил нам всем великую Свою милость. Сидим мы все трое – я, сын, невестка – в комнате рядом с больной, боимся слово сказать, все прислушиваемся к стонам умирающей и, изверившись в помощь земную, все еще не теряем надежды на помощь небесную, со слезами просим и молим об этом Подателя всяческих... Вдруг входит няня Агафья Никитишна и говорит: «Батюшка барин, позвольте мне съездить на Смоленское кладбище к Блаженной Ксении, я слышала, что ее молитва многим помогает в горе».
- Голубушка няня, - отвечает сын, - делай что хочешь, только помоги нам... Видишь, мы ничего не понимаем... Поезжай куда хочешь, проси кого знаешь, только помоги ты нам, Христа ради!
Вышла няня, а мы все сидим... Сколько времени просидели мы так, я уже и не знаю... Только замечаем, что стоны больной становятся как будто тише и тише, а наконец, и совсем прекратились.
«Скончалась бедняжка», - мелькнуло в нашем сознании... и все мы трое, как один человек, ворвались в комнату Олечки... Смотрим: у кроватки больной стоят няня и сиделка, больная лежит на правом бочку и тихо, спокойно спит.
«Слава Богу, - тихонько шепчет нам няня, - я съездила на Смоленское кладбище к Блаженной Ксении, помолилась там, привезла с ее могилки песочку да маслица из лампадки... Теперь Олечке станет легче».
Как очумелые, стояли мы у кроватки Олечки, слушали слова няни, ничего не понимали, но чувствовали, что с больной, действительно, произошла разительная перемена и что опасность миновала... С истерическим воплем бросился отец малютки на грудь своей жены, и не знаю уж, долго ли сдерживаемое горе или неожиданная радость вырвалась в его рыданиях, только едва-едва нам удалось его успокоить, оттащить от кровати больной и уложить в постель. Как и мы с невесткой вышли из комнаты больной, как и где, не спавши трое суток, мы уснули, я тоже не помню.
Только утром, лежа у себя на диване, вдруг слышу, громко зовет меня няня:
- Барыня, а барыня, встаньте, пожалуйста... доктора приехали, а барина с молодой барыней никак не добудишься.
- Ну что, - вскочила я, - как Олечка?
- Слава Богу, - говорит няня, - почивают и всю ночь на правом бочку почивали.
Я тотчас же, нечесаная и неумытая, пошла, разбудила сына и невестку, сказала им, что приехали доктора и что Олечка спокойно спит.
Как бы испуганные тем, что осмелились на целую ночь оставить при смерти больного ребенка, вскочили они с постели, кое-как оделись и побежали к Олечке.
А я вышла в гостиную к докторам, извинилась перед ними и рассказала, что Олечка, слава Богу, со вчерашнего дня спокойно спит.
- Ну, ничего, подождем; пусть бедняжка подкрепится перед операцией-то: ведь это дело не легкое, тем более для маленького измученного ребенка, - говорили мне доктора. Вышли отец и мать и также подтвердили, что девочка спит.
Такое положение ребенка, по-видимому, хоть немного должно бы было нас утешить, порадовать. Но присутствие докторов и мысль об операции снова напомнили нам об опасности положения, и снова нелегко стало у нас на сердце...
Но что же мы могли поделать? Нужно же было избавить больную от страданий, нужно было решиться на операцию... Сидим мы час, другой. Доктора, вначале спокойно разговаривавшие между собою, начали мало-помалу выражать нетерпение и, наконец, попросили разбудить девочку. Сначала пошла туда мать. Вместе с сиделкой и няней она будит ребенка:
- Олечка, Олечка, проснись, милая, - но она, бедная, спит, да и все тут.
Идет туда отец, я, доктора. Все мы по очереди будим ее, зажимаем носик, она немножко повернется, а все-таки спит да спит и никак не может проснуться.
Наконец, мать берет Олечку на руки и вынимает из постели...
Смотрим: вся подушечка, правое ухо, щечка, шея, рубашечка, простыни – все покрыто гноем: нарыв прорвался, а здоровая девочка и на руках матери продолжает спокойно спать.
Подивились доктора такому счастливому исходу болезни, научили нас, как нужно промывать ушко, и уехали. А мы все, положив спящую девочку в новую постельку, приступили к няне с просьбой рассказать, что она сделала и каким образом девочка стала здоровой?
- Ничего я, барыня, не сделала, я только съездила на Смоленское кладбище к матушке Ксении, отслужила там панихидку, взяла маслица из лампадки да скорее, скорее домой...
Приехала, вошла к Олечке, а пузырек-то с маслицем спрятала в карман, да и жду, скоро ли выйдет из комнаты сиделка, потому боюсь, что она рассердится, если увидит, что я хочу пустить маслица-то в больное ушко.
- Няня, посиди тут, я на минутку выйду, - вдруг говорит сиделка.
Как я обрадовалась, когда она сказала это.
- Хорошо, хорошо, - говорю, - уж вы будьте спокойны...
И лишь только затворилась дверь за сиделкой, я тотчас же подошла к Олечке, немножко сдвинула с ушка повязку (девочка всегда лежала на левом бочку) и прямо с пузырька полила ей маслица в ушко. Не знаю, уж и попало ли туда хоть что-нибудь, больно уж велика была опухоль-то... Ну, да думаю, как Богу угодно да матушке Ксении... Снова надвинула барышне повязку на ушко; смотрю, она постонала немножко, повернулась на правый бочок да и глазки закрыла, засыпать, значит, стала.
Вошла сиделка, да и говорит:
- Что это, никак она кончается?
- Нет, - говорю, - она заснула.
Подошли мы с сиделкой к кроватке, а барышня сладко, сладко так спит и ротик открыла... а тут и все пришли в комнату. Больше я ничего не делала.
- Да кто тебя научил съездить ко Ксении? Откуда ты узнала про нее? – спросили мы.
- Я, батюшка барин и вы барыни, давно про нее знаю, много раз бывала на ее могилке, видела, что там берут землицы и маслица для исцеления, значит, от разных болезней, да мне-то не приходилось этого делать; я, Слава Богу, всегда была здорова.
Вот и теперь, сидя у постели барышни, я чего только не передумала, вспомнила и про Матушку Ксению... Много раз уже хотела и сказать вам, чтобы вы отпустили меня на ее могилку, да все боялась: думала, что вы смеяться или бранить меня будете. А потом, когда уже барышня чуть не кончалась, я не утерпела: думаю, пусть смеются, пусть бранят меня, а я все-таки пойду, попрошусь на могилку ко Ксеньюшке; может быть, и пустят, а не пустят, думаю, так я потихоньку как-нибудь съезжу. А вы, слава Богу, сразу же меня и отпустили.
Взяла это я извозчика, тороплю его, еду, а сама все думаю: «Господи, неужели Ты не поможешь такой крошке-страдалице? Ну за что она страдает?» А слезы-то так и текут у меня из глаз...
Приехала я к воротам кладбища, велела извозчику обождать меня, деньги ему вперед отдала, а сама бегом в часовню ко Ксении. Отворила дверь, смотрю: народ стоит и молится, свечи, лампады горят кругом могилы, а в сторонке стоит в облачении священник. Я прямо к нему, и говорю: «Батюшка, отслужи ты мне, Христа ради, панихидку по рабе Божией Блаженной Ксении, да помолись за болящего младенца Ольгу, больно уж она, бедная, страдает».
«Хорошо, хорошо, - говорит священник, - панихидку я отслужу, помяну в молитвах и болящего младенца Ольгу, а ты сама-то хорошенько молись да усерднее проси помощи у рабы Божией Ксении. По мере твоей веры и молитвы ты и получишь помощь такую же».
Купила я скорее две свечечки, одну поставила на подсвечник, другую взяла в руки и бросилась со слезами к самой могилке Ксении. Батюшка начал панихиду, а я все время плачу да твержу:
«Господи, спаси; Ксеньюшка, помоги», - больше ничего сказать не придумала, ведь я глупая, неученая, не умею молиться-то.
Кончилась панихида, заплатила я за труды священнику, взяла с его благословения землицы с могилки Ксении да маслица из лампадки и сейчас же домой.
Масло, то, я вам уже говорила, я вылила в больное ушко, а землицу завернула в тряпочку да положила барышне под подушечку, она и теперь там лежит.
- Да от кого ты узнала про Ксению-то, кто тебе про нее рассказывал? – спросила я.
- От кого я узнала про Ксению, матушка-барыня, я и сама не знаю, все ее знают: заболеет ли кто или кого какое горе постигнет – все идут к ней на могилку. Помолятся там, отслужат панихидку – глядишь, и станет легче. Вот и наш брат – кухарки, горничные, няньки и другие, если, случится, кто-нибудь долго не имеет места, идет ко Ксении, помолится там; глядишь, и место получит.
Подивились мы простой, бесхитростной вере нашей няни, но факт был налицо: Олечка выздоровела; вера, действительно, по слову Господа, может и горы переставлять. На другой же день после исцеления Олечки и сын, и невестка ездили на могилку Ксении и отслужили там панихиду. И с тех пор все мы нередко ездим туда служить панихиды по рабе Божией Ксении, и благодарим ее за чудесную помощь в нашем страшном горе.
- Так вот, - закончила свой рассказ словоохотливая, радушная хозяйка, - то народное средство, которое никогда не нужно забывать и которое я всегда и всем рекомендую. Это именно то единственное средство, которое возрастило, укрепило и сделало русский православный народ, на удивление всему миру могучим исполином, богатырем. Не будь этого средства, не будь этой глубокой, сердечной и вместе простой веры у русского народа в Господа Бога и Его святых угодников – Бог весть, что из него вышло бы!
Но вы знаете, М.Г., что времена переменчивы, или, как там говорят по-латыни, tempora mutantur, что ли; ну да все равно, дело в том, что я много раз рассказывала о болезни Олечки и ее чудесном исцелении своим знакомым, но, удивительное дело, многие из них никак не хотят видеть тут что-нибудь чудесное. Времена, верно, настали другие, или уж наука пошла не по настоящему пути, что никто нигде и ни в чем не хочет признавать чудесного, но только все и всё у нас хотят объяснить путем естественным.
Так и в болезни Олечки: многие говорят, что это случай, что главную роль тут играло масло, которое размягчило нарыв – нарыв и прорвался. Ну да и пусть говорят, что им угодно, их ведь не переубедишь. Дай только Бог побольше таких случаев. Вот как к ним самим придет беда, тогда мы посмотрим, далеко ли они уйдут со своими естественными средствами?
Я же никогда не перестану думать и верить, что Олечка и не глуха, и здорова благодаря только помощи рабы Божией Ксении, которую, поэтому, и буду всегда глубоко почитать, как угодницу Божию и молитвенницу за всех тех, кто ее любит и кто прибегает к ней за помощью.
Русская Православная Церковь
Николаевский Собор
Авторское право © 2012-2024.
Разработчик: Капитула Ян
