В 1432 г. «нареченным в святейшую митрополию Русскую», иначе говоря, кандидатом в Московские митрополиты стал покровительствуемый самим великим князем Василием II Темным епископ Рязанский и Муромский Иона (+ 1461). Однако из-за распрей за престол между Василием и его дядей, князем Юрием Димитриевичем Звенигородским, Иона смог выехать в Константинополь для обязательного поставления его на митрополию греческим Патриархом только в 1436 г. Когда он прибыл туда, то оказалось, что в русские митрополиты уже посвящен некий Исидор, игумен одного из константинопольских монастырей. В сопровождении Ионы тот и появился в Москве в 1437 г. Великий князь был весьма недоволен таким поворотом событий, и ближайшее же будущее показало, что этот выбор, действительно, не из лучших.
Византия тогда доживала последние свои годы: политически одряхлев, некогда могущественная Империя вот-вот могла пасть под ударами наступавшего с востока страшного врага - турок-мусульман. Император Иоанн Палеолог и Патриарх Константинопольский Иосиф надеялись только на помощь Запада; тот взамен требовал перехода Византии в католичество и признания церковной власти Папы Римского. Иоанн и Иосиф были уже готовы к такому объединению - унии, призывая и остальные поместные Церкви (Александрийскую, Иерусалимскую и др.) присоединиться к ней вместе с Константинополем. Вероятно, для того, чтобы вовлечь в унию Русь, греки и прислали в Москву Исидора, настроенного, как выяснилось вскоре, вполне прокатолически.
В 1438-1439 гг. в Италии для заключения унии состоялся Ферраро-Флорентийский Собор, на котором одним из первейших предателей Православия как раз и оказался митрополит Исидор (+ 1463).
Москва встретила известие о Соборе с тревогой. Василий Темный выразил крайнее возмущение позицией Митрополита, подписавшего от лица Русской Церкви соглашение о единстве с католиками. Узнав при этом, что все византийское духовенство, афонские иноки и народ в целом тоже не принимают унии, он решил дать отпор Исидору. Когда тот весной 1441 г. вернулся в Москву, князь тут же заточил Митрополита в Чудовом монастыре. Поместный Собор русских епископов потребовал от вероотступника покаяния, но Исидор упорствовал в своих заблуждениях и вскоре бежал из Москвы. Впоследствии его подвергли подобному же тюремному заключению и в Константинополе, где к тому времени от унии уже отказались; в дальнейшем Исидор отправился в Рим, где и скончался в сане кардинала.
Но период возвращения верхушки византийского общества к Православию (в основном унию поддерживали в придворном императорском кругу) длился недолго. Вскоре очередной Император, Константин XII, вновь вернулся в унию, надеясь тем самым спасти Империю от нашествия турок. Однако Запад, как и прежде, никакой помощи Византии не оказал, и 29 мая (11 июня) 1453 г. Константинополь, этот «Второй Рим», был турками взят. Народ в гибели своей некогда великой Империи видел гнев Божий за измену Православию.
Тысячелетнее Византийское Царство пало, столица его подверглась полному разграблению, многие исповедники Православия были казнены. Так трагически завершилась попытка использовать в сугубо мирских целях (и мирскими, по сути, способами) естественное стремление христиан к духовному единству.
На самой же Руси первоначальная чистота ее святоотеческой веры не претерпела никакого урона, более того, именно Московская Русь и стала с тех пор религиозно-церковной и духовно-культурной преемницей былой православной Византии.
... В 1448 г. Собор русских архиереев возвел епископа Рязанского и Муромского Иону на престол Митрополита всея Руси. Таким образом, Русская Церковь обрела независимость (автокефалию) от плененных отныне Константинопольских Патриархов, которые теперь сами стали пользоваться всяческой поддержкой России.
Новый Первосвятитель Иона проявил себя как самый достойный архипастырь. Он уделял немало внимания миссионерской деятельности, наладил в среде местного священства более строгую в каноническом отношении церковную жизнь, содействовал прославлению русских святых. Важную роль играл Митрополит и в политической жизни Московского государства, постоянно поддерживая великого князя Василия в его стремлении объединить вокруг Москвы все русские земли.
К сожалению, во время святительства Ионы состоялось, несмотря на все его церковно-дипломатические усилия, и прискорбное для Русской Церкви событие: в 1458 г. Юго-Западная Русь под политическим давлением Польши и Литвы, приветствовавших злополучную Флорентийскую унию, откололась от Московской митрополии, все более втягиваясь в сферу влияния униатского раскола (возникшая при этом отдельная митрополия Киевская и Литовская воссоединилась с Московским Патриархатом лишь в 1687 г.).
К середине XV в. прекратилась наконец длительная распря за великое княжение между князьями Юрием Звенигородским и Василием II: в московских «междоусобных бранях» наступило относительное затишье, и в 1447 г. Василий окончательно утвердился на великокняжеском престоле. Установившаяся при этом политическая стабильность в значительной мере способствовала и спокойному развитию внутрицерковной жизни, тем более в новых условиях обретенной Русской Церковью фактической ее независимости.
Вокруг столицы вновь начали основываться иноческие обители. Среди них особенно прославились два монастыря - Пафнутье-Боровский и Иосифо-Волоколамский, вскоре превратившиеся в первостепенные для Руси школы благочестия, центры православной культуры и, что не менее важно, в мощные оплоты борьбы с еретическими заблуждениями «века сего».
Особо важное место в истории духовной общественной жизни того времени принадлежит основателям этих двух обителей - преподобному Пафнутию Боровскому и его выдающемуся ученику, преподобному Иосифу Волоцкому, или Волоколамскому.
Преподобный Пафнутий (+ 1477) еще в молодости ушел из родительского дома в Боровский Высоко-Покровский монастырь, где и подвизался под началом инока Никиты, одного из учеников преподобного Сергия Радонежского. Через несколько лет Пафнутий по просьбе братии стал там игуменом, но через 12 лет, тяжело заболев и приняв схиму, от игуменства отказался. Поправившись, он ушел с учеником отшельничать в глухой лес неподалеку от Боровска. Вскоре вместе с присоединившимися к нему иноками Пафнутий построил здесь деревянный храм во имя Рождества Пресвятой Богородицы и основал будущую известную обитель-крепость - Свято-Пафнутиев Боровский монастырь, который существует и ныне (в последние годы в нем вновь возродилось иноческое служение Богу).
Этот волевой и духовно требовательный, прежде всего к самому себе, инок проявил себя как достойный наследник заветов преподобного Сергия: он всегда пребывал в труде и молитве, всегда был первым и на хозяйственных работах, и в храме. После принятия схимы Пафнутий по великому своему смирению даже не служил Литургии: он и в храме был как бы уединенным затворником, хотя духовно переживал евхаристическое богослужение необычайно глубоко. По свидетельству его «жития», когда преподобный однажды на Пасху по необходимости совершил Литургию, то после того сказал ученикам: «Сегодня душа моя едва осталась во мне»Преподобный Пафнутий, игумен и чудотворец Боровский и его обитель. М., 1998. С. 24..
Пафнутий предпочитал полную нищету, почти всегда сохранял молчание и строго относился к соблюдению монашеских правил. Молитвой он нередко исцелял страждущих от болезней; через молитву же он достиг и дара особой прозорливости. Как-то к нему в обитель пришел неизвестный странник в иноческом образе, и преподобный, никогда прежде не встречавшийся с ним, поведал ученикам: «Видите этого человека? Даже и иночеством не очистился от крови!» Ученики старца удивились его речи. Впоследствии же он рассказал одному из них, что это был убийца князя Димитрия ШемякиПреподобный Пафнутий, игумен и чудотворец Боровский и его обитель. М., 1998. С. 40..
Преподобный, несмотря на некоторую внешнюю суровость характера, с истинно христианской любовью относился ко всем несчастным и обездоленным: так, во время голода бывало, что он ежедневно кормил до 1000 человек из окрестных деревень, и, милостию Божией, с помощью монастырских покровителей в миру и благодаря неустанным трудам самой братии, запасов обители хватало всем.
Кончину свою Пафнутий предсказал за несколько дней и умер во все той же молчаливой строгости и в той же неизменной духовной свободе, как и жил; после себя он оставил немалое число достойных последователей, среди которых наиболее известен преподобный Иосиф Волоцкий.
Преподобный Иосиф (в миру Иоанн Санин; 1439/40-1515) уже в восьмилетием возрасте был отдан родителями для обучения и духовного воспитания в Крестовоздвиженский монастырь в городке Волок на Ламе. Лет двенадцати его вернули домой, но вскоре он тайно ушел сначала в пустынь близ Твери, а затем по совету опытного старца перебрался к преподобному Пафнутию, который и постриг его в 1460 г. в монахи.
На своем иноческом пути Иосиф уже изначально проявил себя как твердый, склонный к подчеркнуто уставному благочестию и последовательно аскетичный монах. Однако при всей своей внутренней сосредоточенности на монашеской аскезе Иосиф отнюдь не был лишен живого человеческого чувства любви к ближним, реализацию которой он всегда осознавал как личный моральный долг. В этом и следует искать истоки его постоянной устремленности, вслед за преподобным Пафнутием, к общественному служению - к помощи сирым, убогим, больным или же голодавшим во время неурожаев крестьянам.
И что вовсе не типично для иноков, чаще всего стремившихся полностью оборвать все свои связи с прошлой, мирской жизнью, в том числе и с родными и близкими, преподобный Иосиф, судя по его «житию», некоторое время явно был мучим мыслями о своих одиноких и по старости беспомощных родителях. В конце концов, не выдержав этой душевной тревоги, он обратился за советом к преподобному Пафнутию. Тот, видя, что его ученик имеет «великое по Бозе усердие и крепкий и непоколебимый ум» и что «не вредит его материна любовь», как это бывало присуще «обычно маломощным», «повеле ему о них попечение имети, старости ради и немощи, отца веля в монастырь к собе взяти»Волоколамский Патерик // Богословские труды. Сб. 10. М., 1973. С. 194.. В результате мать Иосифа по его совету приняла монашество в соседней Власиевской обители, а отца он взял к себе в келью, постриг в иноки с именем Иоанникий и ухаживал за ним, «кормя своима рука», поскольку тот был «в велицей немощи и во ослаблении рукама и ногама»Волоколамский Патерик // Богословские труды. Сб. 10. М., 1973. С. 194.. Иосиф стал для отца и старцем, и учителем, и слугой, и «подпорой», «отуныниа утешая, чтяша Божественная писания»Волоколамский Патерик // Богословские труды. Сб. 10. М., 1973. С. 194..
Как вспоминает один из составителей «Волоколамского Патерика», престарелый родитель с благодарностью «глаголаше» Иосифу: «Что ти воздам, чадо, Бог тобе воздасть мзду, ради трудов твоих; не аз тобе отец, но мне отець ты еси и в телесных и в духовных»Волоколамский Патерик // Богословские труды. Сб. 10. М., 1973. С. 195.. В скромной иноческой келье можно было воочию видеть «Божии любви исполнение: сын тружаяся, а отец слезами и молитвою спомогая. И тако поживе лет 15, отцу служаше, и старцева (т.е. преподобного Пафнутия. - Ю.М.) слова не преступая во всем»Волоколамский Патерик // Богословские труды. Сб. 10. М., 1973. С. 195..
Наблюдая за упорными трудами Иосифа и реальными проявлениями его любви и послушания, Пафнутий однажды заметил: «... сей после нас свой монастырь поставит, не мнее нашего»Волоколамский Патерик // Богословские труды. Сб. 10. М., 1973. С. 195.. Подобным образом Иосиф пробыл в послушании у старца Пафнутия 18 лет. Перед кончиной старец повелел братии «у державного Государя просити старца Иосифа на игуменство»Волоколамский Патерик // Богословские труды. Сб. 10. М., 1973. С. 195.. Великий князь Иван III просьбу иноков удовлетворил.
Так Иосиф стал игуменом Боровского монастыря. Стремясь к устроению в нем общежительного жития, он вскоре посетил Кирилло-Белозерскую обитель для ознакомления с действовавшим в ней строгим «общежитным» уставом. И все же ввести кирилловский устав в Боровском монастыре Иосифу не удалось: многие иноки хотели жить здесь «особно». Тогда в 1479 г. он основал под Волоколамском, как бы выполняя тем предсказание преподобного Пафнутия, собственную обитель по типу Белозерской с деревянным храмом в честь Успения Божией Матери.
Иосифо-Волоцкий монастырь со временем стал образцовым не только в духовном, но и в культурном отношении, постепенно превратившись в своеобразную церковную академию той поры: здесь переписывали книги и летописи, писали иконы, а здешняя библиотека считалась одной из богатейших на Руси. В 1485-1487 гг. Иосиф воздвиг в обители белокаменный Успенский собор, к сожалению, не сохранившийся; на его месте ныне стоит изящный собор конца XVII столетияВолоцкая обитель была закрыта и разорена большевиками, ее великолепная колокольня взорвана; в последнее десятилетие XX в. иноческая жизнь здесь восстановлена..
Монастырю покровительствовали и местный князь, и великий князь Московский, и новгородский архиепископ Геннадий (+ 1505), поскольку удельный Волоколамск тогда еще подчинялся новгородским святителям. Все это способствовало не только дальнейшему устроению в обители нормальной монашеской жизни и ее относительно спокойному и благообразному течению, но помогало и ее экономическому процветанию. Последнее давало возможность волоцкому игумену уделять особое внимание христианской благотворительности. Как уже упоминалось выше, в неурожайные годы преподобный Иосиф неизменно, продолжая традицию старца Пафнутия, помогал голодавшим: в монастырской трапезной ежедневно кормилось до 600-700 человек.
Преподобный Иосиф отличался не только необычайно волевым характером и трезвым, практичным умом, но и склонностью к «книжной мудрости», в силу чего нередко поражал слушателей весьма большой по тем временам начитанностью. Как говорит Досифей Топорков, автор надгробного слова, посвященного волоцкому подвижнику, Иосиф «держал Священное Писание памятью на краю языка»Цит. по: Xрущов И. Исследование о сочинениях Иосифа Санина, преподобного игумена Волоцкого. СПб., 1868. С. 31., что особенно проявлялось в его проповедях и при написании собственных богословских трудов. В историю древнерусской религиозной мысли преподобный вошел как автор известного «Просветителя»Иосиф, игумен Волоцкий. Просветитель. Казань, 1882. Известный церковный историк XIX в. Филарет (Гумилевский), архиепископ Черниговский, высказался об этой книге так: «Это сочинение - краса Русской Церкви, особенно когда вспомнишь, что оно принадлежит XV веку» (цит. по: Тальберг Н.Д. История Русской Церкви. Т. 1. С. 258). - книги в жанре «слов», посвященных главным образом обличению распространившейся на рубеже XV-XVI столетий в Новгороде и Москве так называемой ереси жидовствующих (т.е., с учетом тогдашней лексики и говоря современным языком, иудействующих).
Приверженцы этого движения признавали только ветхозаветную часть Библии, в согласии с доктриной иудаизма отбрасывая всю систему христианских новозаветных ценностей: Евангельское учение о Боге-Троице, саму Церковь, священство, богослужения, церковные таинства и иконы. Истинное богопознание они заменяли «лукавой зодией» - астрологией.
Мало того, что еретики, порой пусть и справедливо обличая отдельные пороки некоторых недостойных христиан, разлагали древнерусское общество в целом, отметая внутреннюю правду христианского мирочувствия; при этом они к тому же допускали и беспримерные кощунства, цинично попирая религиозные святыни народа. Как сообщают литературные источники, «еретики новгородские не только истребляли кресты и иконы, но выдумывали различные способы оскорбления этих священных предметов: кусали их, бросали в скверные места, спали на иконах и мылись на них, обливали их нечистотами, навязывали кресты воронам на хвост»Xрущов И. Указ. соч. С. 109.. Через некоторое время ересь проникла и в Москву, получив на время известную поддержку даже при дворе великого князя. Более того, даже тогдашний митрополит Зосима стал тайно исповедовать это еретическое учение, пока в конце концов его не обличили в неправославии, лишив святительского сана, «яко злобесного волка».
Живое народное чувство благоговения перед святостью Православия было всем этим глубоко уязвлено и унижено, и потому понятно, что в те весьма крутые времена общество и расправилось с еретиками достаточно сурово. После осуждения их Московским Собором 1503 г. некоторых из них даже казнили.
В идейно-теоретическом же отношении ересь подверглась полному разгрому прежде всего именно на страницах «Просветителя», где преподобный Иосиф подробно разобрал основные заблуждения жидовствующих и ответил на многие из возникавших в их среде вопросов сугубо богословского характера.
Постоянно поддерживал его в борьбе с еретиками и новгородский архиепископ Геннадий, также довольно просвещенный для своего времени инок, известный нам как составитель полного русского «списка» так называемой «Геннадиевской Библии» (1499), чей текст впоследствии лег в основу печатной «Острожской Библии» (1581) знаменитого типографа Ивана Федорова.
«Просветитель» Иосифа Волоцкого вошел также и в историю православной культуры как первая попытка в богословии Древней Руси систематизировать для отечественного читателя православное учение об иконе и почитании святынь: в эту книгу Иосиф включил знаменитое «Послание иконописцу» (в трех Словах в защиту иконопочитания)См. отдельное их издание: Преподобный Иосиф Волоцкий. Послание иконописцу. М., 1994. (Репринтное воспроизведение части «Просветителя» по 3-му изд.: Казань, 1896.).
Одновременно с обличением приверженцев новгородско-московской ереси преподобный Иосиф высказал в «Просветителе» (в его7-м Слове) и свои основные жизненные принципы, в которых был воспитан старцем Пафнутием и которые отражали в себе идеальный духовный образ христианина вообще, как он понимался тогда на Руси.
Вот хотя бы некоторые из простых и ясных строк волоцкого подвижника: «Будь праведен, мудр, печальных утешитель, нищих кормитель, странников приемник, поборник обидимых, умилен к Богу, к людям приветлив, терпелив в напастях, недосадитель, щедр, милостив, в ответах сладок, кроток, не стремись к славе, будь нелицемерен, чадо Евангелия ... незлатолюбив ... будь смиренен, долу поникая, ум простирая к небесам ... мало говори, а больше размышляй ... трудись руками, за все благодари, в скорбях терпи, ко всем имей смирение, храни сердце от лукавых помышлений, не испытывай жизни ленивых, а поревнуй житию святых ... еретика человека отвращайся ... Беседуя с нищим, не оскорби его ...»Иосиф, игумен Волоцкий. Указ. соч. С. 199-200. Или: «Всякому, созданному по образу Божию, головы своея поклоняти не стыдись, старшего почитать не ленись и старайся упокоить его старость, сверстников своих мирно встречай, меньших себя принимай с любовью ... имей пристанища тихие, монастыри и дома святых, к ним прибегай, поскорби с ними, утешь их в нищете; если что имеешь в доме своем потребное, принеси им - ибо все это в руце Божии влагаеши»Иосиф, игумен Волоцкий. Указ. соч. С. 102..
Безусловно, все эти поучения не оставались и для самого Иосифа лишь отвлеченной дидактикой - подобные черты духовно-гармоничной человеческой личности вполне могут быть приложены и к нему самому: вспомним хотя бы о его христианском отношении к собственным родителям.
Будучи в политическом отношении сторонником сильной единодержавной власти Московских князей, Иосиф в то же время стремился укрепить и независимость Церкви, одним из необходимых условий которой являлась ее экономическая самостоятельность. Поэтому, в отличие от заволжских старцев, он последовательно выступал за возможность для монастырей церковного владения собственными селами и землей, что было вполне естественно для средневековой системы хозяйствования.
Если тогдашние заволжцы во главе с другим великим подвижником, преподобным Нилом Сорским, предпочитали вести тихую отшельническую жизнь в небольших северных пустыньках, стараясь избегать лишних экономических забот, то сторонники преподобного Иосифа стремились к деятельной общественной роли монастырей - к выполнению больших программ социальной помощи, к активной просветительской деятельности. Ученики и последователи волоцкого игумена были более обращены к самым широким слоям древнерусского общества, к «миру», христианским светом для которого, в меру своих сил, они и пытались стать.
Жизнь в обители преподобного Иосифа была неимоверно трудна: «Монастырь, где жило около тысячи монахов, находился в холодном краю, но никогда не отапливался. Монахам не разрешалось носить ничего, кроме власяницы и накинутой поверх нее мантии. Ежедневное богослужение длилось десять часов, а работа в полях или в монастыре занимала часов семь-восемь. Порой они роптали и жаловались: «Мы голодаем, хотя житницы наши полны ... а ты не даешь нам есть; мы жаждем, и у нас есть вода, а пить ты не разрешаешь». Их святой и суровый настоятель отвечал: «Вы работаете не для удовлетворения своих нужд, не для обеспечения себе легкой жизни; вам и не следует жить в тепле, в покое. Посмотрите на окрестных крестьян, они голодны, мы должны работать для них; они терпят холод, для них мы должны заготовлять дрова; среди них много сирот, для них вы устраиваете приют; они невежественны, для них вы держите школу; старики у них бесприютны, для них вы должны содержать богадельню». И эта несчастная тысяча монахов, некоторые из которых изо всех сил стремились к святости, роптали и роптали... И тем не менее под крепкой рукой своего игумена они вели жизнь, которая вся была - любовь. Бывало, что они восставали, когда плоть не выдерживала, но среди них была их совесть - преподобный Иосиф, который не позволял им пасть так низко, как они были готовы пасть. Выражаясь более современным языком, он, можно сказать, был коллективным «сверх-я». Он стоял среди них со своими абсолютными требованиями... И если прочесть труды и житие преподобного Иосифа, то видишь несомненно, что там не было ничего, кроме любви, потому что ни о чем другом он не заботился. Его не волновали последствия, не важно было, что люди думают о его «безумных» порядках. Он лишь говорил, что эти люди голодны и нуждаются в помощи, и мы, познавшие Христа, знающие, Кто Он, должны принести Его этим людям. Если на это придется положить жизнь - что же, вы и жизнь положите! В его сочинениях вы найдете лишь редкие слова об ожидающем монахов упокоении, и гораздо больше мест, где монахов предостерегают: если они не будут трудиться изо всех сил, их ждет адское пламя!»Митрополит Сурожский Антоний (Блум). Указ. соч. С. 28-29.
Со временем, к сожалению, высокий нравственный пафос, столь присущий самому Иосифу и так ярко выразившийся в его стремлении всех «просветить» и всем помочь, оказался несколько снижен в кругу его позднейших последователей (так называемых иосифлян), для которых монастырские владения порой начинали значить гораздо больше, чем они того заслуживали. Это иногда как бы бросало - совершенно несправедливо - некую мирскую тень на действенно живой, искренний, неизменно бескорыстный и духовно-возвышенный образ преподобного Иосифа. В какой-то степени здесь сказалась обычная человеческая слабость, которая была совершенно чужда самому волоцкому игумену: «правда Иосифа», оставаясь собой, значительно, увы, «потускнела от малодушия и податливости его преемников»Протоиерей Георгий Флоровский. Пути русского богословия. Киев, 1991. С. 18. (Репринт издания: Париж, 1983.).
По существу же, оба направления в древнерусском иночестве (условно говоря, Иосифа Волоцкого и Нила Сорского) лишь выражали две стороны в целом единой позиции Русской Церкви в ее отношении к миру - одновременного признания необходимости углубленной молитвы о нем (как важнейшей задачи православного иночества) и деятельной заботы о его реальных (духовных и даже материальных) нуждах. Недаром оба преподобных - и Иосиф и Нил - всегда равно почитались, как почитаются и доныне, всею православной Россией, ибо каждый из них сыграл выдающуюся роль в развитии монастырской жизни на Руси. Но если преподобный Иосиф возглавил на рубеже XV-XVI столетий прежде всего московскую ветвь иночества, то преподобный Нил явился основным выразителем идеалов монашества северорусского.
Более деятельная (в социальном отношении) направленность иноческого служения, столь характерная для Иосифа, нашла поддержку и в соседней с Волоколамском Тверской земле, где продолжателем его дела показал себя преподобный Макарий Калязинский (+ 1483). Постригшись в Клобукове монастыре (около г. Кашина), он спустя несколько лет основал вблизи Волги Троице-Калязинский монастырь (по имени боярина Каляги, подарившего Макарию участок земли под обитель в знак благодарности за исцеление от тяжкой болезни). Здесь же поселились с ним и семь клобуковских старцев, о которых Макарий рассказывал посетившему его Иосифу, что «они были так совершенны в добродетелях и духовной жизни, что все братия приходили к ним принимать наставления; они же учили всех полезному, одних утверждали в добродетелях, а уклонявшихся к бесчинию удерживали запрещением и не дозволяли следовать своей воле»Толстой М.В. Указ. соч. С. 341..
Воспитанный в такой строгой благочестивой среде, и сам Макарий приобрел особые дары милосердия и духовного врачевания, исцеляя расслабленных и бесноватых. Возвращал он и нравственное здоровье заблудшим грешникам, и в «житии» его даже имеется своего рода «педагогическая» притча на эту тему: «Раз недобрые люди украли рабочих волов обители, но внезапно ослепли. Блуждая по окрестностям, они невольно воротились в обитель и покаялись в грехе своем Макарию; преподобный разрешил их от греха и слепоты, прибавив: «Впредь не грешите»»Толстой М.В. Указ. соч. С. 341..
Впоследствии Троице-Калязинский монастырь украсился большим собором, построенным в 1521-1523 гг., с ценными фресками и был обнесен стеной с башнямиВ 1930-х годах собор оказался полностью затоплен при строительстве канала Москва - Волга..
Не замирала в ту пору иноческая жизнь и в «Русской Фиваиде». В частности, особым смирением и духовной крепостью отличался здесь преподобный Александр Ошевенский (1427-1479), постриженник Кирилло-Белозерского монастыря, основавший затем в 44 верстах от Каргополя Успенско-Ошевенскую обитель. Он пользовался столь большим уважением в народе, что некая новгородская боярыня даже предложила в дар монастырю целую волость с богатыми угодьями, на что преподобный Александр лишь ответил: «Зачем печалить наследников?»Троицкий Патерик. С. 231.
Жизнь в этом диком краю была настолько трудна, что пришедший с ним один из кирилловских старцев, не выдержав, вскоре вернулся в свой монастырь, а сам Александр в конце концов заболел от тяжких трудов: он настолько ослабел, что уже не мог поднять ни головы, ни руки. Однако, по преданию, подвижник был исцелен и духовно укреплен преподобным Кириллом, явившимся ему в сонном видении. Как повествует автор «жития» Александра, Кирилл, осенив крестом болящего, сказал: «Не скорби, брат! Я помолюсь и будешь здоров; только не забывай обета, не оставляй сего места, а я буду помогать тебе»Троицкий Патерик. С. 232.. Наутро Александр, совершенно здоровый, отправился в церковь.
Опытно испытав на себе силу молитвы, лишь в ней и в любви Божией советовал он братии находить внутренние силы для монашеского подвига. Именно таким настроением проникнуто и краткое наставление преподобного, приведенное в тексте его «жития»: «Братия, пусть не страшат нас труды и скорби пустыни: вы знаете, что путем скорбей входят в Царство Небесное. Пусть живет в вас взаимная любовь и смирение, Богъ любы есть, и смиренных любит Он»Троицкий Патерик. С. 231-232..
Еще более известен в истории русского монашества того времени другой воспитанник все той же Кирилло-Белозерской обители - уже упоминавшийся преподобный Нил Сорский (1433-1508), из московского боярского рода Майковых.
Он имел достаточно хорошее образование и в монастыре был некоторое время переписчиком книг. По благословению мудрого старца Паисия Ярославова Нил вместе со своим постоянным «содругом», сыном боярина, монахом Иннокентием (Охлябениным) ушел из Кириллова на Афон. Здесь, а также в константинопольских монастырях он провел несколько лет, до тонкости усвоив «путь внутреннего очищения и непрестанной молитвы, совершаемой умом в сердце», достигая иногда в ней высших «светоносных озарений» Святого ДухаСм.: Толстой М.В. Указ. соч. С. 323.. Иначе говоря, он принес на Русь опытное познание высшей степени исихастского «монашеского делания», т.е. молчальнического, созерцательно-молитвенного состояния души как постоянного образа жизни настоящего монаха-мистика.
Возвратившись в Белозерский монастырь, Нил, однако, оставался в нем недолго и вскоре построил в 15 верстах от него в лесу, на болотистой речке Соре, часовню и келью, а затем с присоединившимися к нему иноками срубил здесь и деревянную Сретенскую церковь, создав постепенно еще одну скромную пустынножительную северную обитель. В ней преподобный Нил и продолжил свой иноческий подвиг, «как муж духовный в слове, жизни и рассуждении»См.: Толстой М.В. Указ. соч. С. 324., по строжайшему скитскому уставу, требовавшему абсолютно одиночного, отшельнического жития в трудах, в полном неприятии земных благ, в совершенном отвержении любых форм владения каким-либо имуществом или угодьями.
Нигде, пожалуй, на Руси церковные службы не совершались с такой полнотой, строгостью и пламенным молитвенным духом, как в убогом скиту преподобного Нила. В отличие от также довольно сурового «общежитного» устава преподобного Иосифа, два руководства к духовной жизни, составленные Нилом, - «Предание учеником своим о жительстве скитском» и «Устав скитский» - более нацелены на внутреннее совершенствование человеческой личности; для них характерна и большая разработанность учения о путях достижения иноком благодатного состояния его души, полностью укорененной во Христе. Дошедшие до нас сочинения великого учителя скитского подвижничества и ныне представляют собой драгоценное руководство для монашествующих; они к тому же являются и значительными памятниками древнерусской учительной литературы.
В первых четырех главах «Устава» (всего их 11) преподобный Нил «говорит вообще о сущности внутреннего подвижничества или о нашей внутренней борьбе с помыслами и страстями и о том, как вести нам эту борьбу, чем подкреплять себя в ней, как достигать победы. В пятой главе, самой важной и обширной, показывает, в частности, как вести нам внутреннюю брань против каждого из восьми греховных помыслов и страстей, от которых рождаются все прочие, именно: против чревообъядения, против помысла блуда, против страсти сребролюбия, против страсти гнева, против духа печали, против духа уныния, против страсти тщеславия, против помыслов гордостных. В остальных шести главах излагает общие средства, необходимые для успешного ведения духовной брани, каковы: молитва к Богу и призывание Его Святого Имени, памятование о смерти и о Страшном суде, внутреннее сокрушение и слезы, охранение себя от злых помыслов, устранение себя от всяких попечений, безмолвие и, наконец, соблюдение для каждого из исчисленных занятий и действий приличного времени и способа»Цит. по: О борьбе с грехом и страстями по учению преподобного Нила Сорского. М.: Новая книга, 1994. С. 16. См. также издания Устава преп. Нила: Преп. Нил Сорский. Предание учеником своим о жительстве скитском. М., 1849; Боровкова-Майкова М.С. Нила Сорского Предание и Устав. СПб., 1912 (Памятники древней письменности и искусства. Т. 179). Подробнее о преп. Ниле и всю основную библиографию по теме см.: Прохоров Г.М. Нил Сорский // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV-XVI в.). Ч. 2. Л., 1989. С. 133-141..
Если преподобный Иосиф стремился, как уже отмечалось, придать самому монашеству желательно наибольшее общественное звучание и потому его идеалом церковной жизни было повсеместное создание крупных, экономически устроенных и влиятельных «общежитных» монастырей с почти воинскими порядком и дисциплиной, то преподобный Нил склонялся к другому типу иноческого жития - скитскому и обращался преимущественно к другой стороне монашеского, как говорили в старину, «делания»: он был приверженцем более интеллектуально-осмысленной и молитвенно-созерцательной исихастской практики сугубо личностного, пустыннического (или хотя бы полупустыннического) иноческого подвига. Совершать же такого рода подвиг, как считал Нил, гораздо удобнее в условиях совсем небольшой монашеской общины-скита: с тремя-четырьмя монахами, включая и опытного руководителя-старца. Только в этом случае обеспечивался, по его мнению, более осторожный и внимательный личностный подход старца к каждому ученику при духовном воспитании и обучении его «искусству из искусств»: постоянному творению Иисусовой молитвы.
Вступая в борьбу со врагом спасения, уходить одному - неопытному еще иноку - в пустынническое молитвенное безмолвие-«исихи́ю» крайне опасно и духовно вредно. Это издавна было известно из истории православного монашества, и потому Нил настоятельно указывал в своем «Уставе» (приведем здесь выдержку из него не только как свидетельство духовно-педагогической многоопытности великого старца, но и как вообще характернейший пример древнерусской учительной литературы в области христианской аскетики):
«Крайне опасно воину, неискусному в единоборстве, отделиться от многочисленного ополчения своего, чтобы одному ополчаться против врага; крайне опасно и иноку вступить в безмолвие прежде, нежели стяжет опытность и познает свои душевные страсти: тот гибнет телесно, сей - душевно. Ибо путь истинного безмолвия есть путь мудрых и тех токмо, которые стяжали Божественное утешение в трудном сем подвиге и помощь свыше - на время внутренней брани.
Кто захочет удалиться в безмолвие прежде времени, тому общий враг подготовит гораздо более смущения, нежели покоя, и доведет его до того, что он скажет, лучше бы мне не родиться.
Причина такого крушения - в высоте и неудободостижимости умной молитвы.
Памятование о Боге, то есть умная молитва, - превыше всего в деятельности иноческой, равно как любовь Божия есть глава всем добродетелям. И тот, кто безстудно и дерзостно домогается внити к Богу, чтоб беседовать с Ним и чисто вселить Его в себя с понуждением, - тот, говорю, от бесов, если попущено будет, уловляется в смерть, потому что гордостно и дерзостно прежде времени устремляется к высоте сей. Токмо сильные и совершенные в состоянии наедине противоборствовать бесам и извлекать на них меч, иже есть глагол Божий.
... Те, кто борется с плотскими страстями, могут исходить в уединенное житие, и то не просто, как прилучилось, но в свое время и с руководством наставника: ибо уединение требует ангельской крепости. Стужаемые же от душевных страстей, да не дерзают даже видеть следов безмолвия, чтобы не низринуться в исступление»Цит. по: Бубнова В. Нил Сорский (историческое повествование). СПб., 1992. С. 61-62..
Мудрый старец-«детоводитель» (так переводится с греческого слово «педагог») ко Христу, возглавляющий немногих своих духовных детей на пути ко спасению, их общая, постоянно углубленная в молитву, внешне скудная жизнь без всяких мирских благ - все это вполне могло существовать и в самой дальней пустыньке-скиту. И в таких нелегких условиях эти несколько человек могли вполне прокормиться личным трудом, притом не обременяя себя, подобно иосифлянам, управлением крестьянами и монастырскими угодьями, а значит, и не отвлекая своих душ от единственно важного, по мнению Нила, иноческого дела - полного «умирания миру» для предельно достижимого общения с Богом в молитве, духовном трезвении и богослужении. Поэтому преподобный никогда и не поддерживал сколько-нибудь активного стяжания (т.е. попросту говоря - приобретения; в древности это слово не имело нынешней негативной окраски) монастырями какой-либо (и прежде всего земельной) собственности. Это, впрочем, вовсе не означает, что Нил выступал против всякого церковного имущества как такового. Он лишь призывал к умеренности в этой сфере религиозно-общественной жизни, признавая единственным богатством инока духовные дары «умной» молитвы, а единственно важным для христианина стяжанием - стяжание даров Духа Святого.
Как пишет уже цитировавшийся выше один из современных русских епископов, «в своем «Уставе» Нил Сорский указал, что монах должен быть так беден, чтобы он не мог предложить даже материальной милостыни, кроме куска хлеба. Но он должен любить путника, или бродягу, или беглого разбойника, или еретика, отколовшегося от Церкви, - он должен так любить их, чтобы быть готовым поделиться с ним всем своим духовным опытом, всем содержанием своей души. Вот человек, который стремился знать только Христа, - Христа распятого, человек, который отказался от всего вещественного и не мог ничего дать, потому что ничем не обладал, кроме завладевшего им Бога. Ведь Богом не владеют: Бог овладевает человеком, наполняя его Своим дыханием и Своим присутствием»Митрополит Сурожский Антоний (Блум). Указ. соч. С. 27-28..
И однако преподобный Нил, несмотря на все свое предельное «скитничество», вовсе не замыкался в некоем сугубо индивидуалистическом уединении, равнодушно взирая на беды и нестроения окружавшего его мира, - в том числе имевшие место и внутри самой Церкви. Он, например, участвовал в заседаниях Собора 1491 г. против еретиков. Именно преподобные Паисий и Нил были первейшими советчиками новгородского владыки Геннадия в его борьбе с жидовствующими; именно они настаивали на необходимости скорейшего издания полного текста Библии, результатом чего и стала подготовка корпуса (пусть пока еще и рукописного) книг уже упоминавшейся «Геннадиевской Библии». Занимался Нил и церковной историей: им, в частности, был составлен и отредактирован новый вариант сборника «житий» святых - двухтомные «Четьи-Минеи».
... Как смиренно жил преподобный Нил, так же смиренно он и скончался, завещав ученикам: «Аз, недостойный Нил, моих присных господий и братий, иже суть моего нрава, молю: по скончании моем повергните тело мое в пустыни, да изъядят е зверие и птицы, понеже согрешило есть Богу много и недостойно есть погребения. Аще ли сице не сотворите, то, ископавше ров на месте, идеже живем, со всяким бесчестием погребите мя. Бойтеся же слова, еже Великий Арсений завеща учеником своим, глаголя: на суде стану с вами, аще кому дадите тело мое. Тщание бо и мне было то, елико по силе моей, да не сподоблен буду чести и славы века сего никоторые, якоже в житии сем, тако и по смерти моей. Молю же всех, да помолятся о душе моей грешней, и прощения прошу от всех, и от мене прощение да будет. Бог да простит всех нас»Цит. по: О борьбе с грехом и страстями по учению преподобного Нила Сорского. С. 105..
Об имущественной же стороне в завещании говорится лишь в небольшой приписке: «Крест большой, что в нем камень Страстей Господних, так и что писал есми сам книжки, то – госпо́де моей и братии, кто учнет терпети на месте сем. Малые книжицы, Иоанн Дамаскин, Потребник... - в Кириллов монастырь. И прочие книги и вещи Кириллова монастыря, что мне давали за любовь Божию, чье что есть, тому и отдати, или нищим, или монастыря коего, или отъинуду христолюбца коего, что в лицех, - тому и отдати»Цит по: Бубнова В. Указ. соч. С. 99..
И в дальнейшем его пустынь оставалась одной из беднейших на севере; мощи преподобного не были открыты и сохранялись погребенными в убогой часовне.
В связи с отсутствием какого-либо официального прославления преподобного Нила А.Н. Муравьев в своей книге «Русская Фиваида на Севере» приводит любопытные исторические сведения: «Царь Иван Грозный в 1569 г. хотел построить каменный храм над гробницей преподобного Нила. Но Богоносный ревнитель скитской простоты в сонном видении запретил Царю эту постройку. Прошло несколько столетий и уже в Новое время (т.е. около середины XIX в. - Ю.М.) возобновилась мысль о каменной церкви в честь преподобного Нила; церковь была построена, но своды ее обрушились над самой ракой основателя обители, причем чудесно спаслись от смерти трое каменщиков, работавших в церкви»Толстой М.В. Указ. соч. С. 336; см. также: Муравьев А.Н. Указ. соч. С. 285-286, 514..
Спутник Нила Сорского в его путешествии на Афон - преподобный Иннокентий (+ 1521) - стал основателем еще одного монастыря на Вологодской земле.
Сначала он монашествовал вместе с Нилом в его Покровской обители, но затем создал в 1491 г. на реке Елде, рядом с рекой Нурмой, в знаменитом Комельском лесу Преображенский монастырь. Его послал туда сам преподобный Нил, сказав: «Иди на Нурму, там будет у тебя общежитие, а у меня здесь братия должны жить по одному в кельях»Троицкий Патерик. С. 173.. Преподобный Иннокентий Комельский и далее следовал советам сорского игумена, нередко переписываясь с ним, как со святым наставником. Он и сам призывал иноков с духовной осмотрительностью совершать подвижнический путь, учась только у опытных старцев: «Молитесь слезно, чтобы Бог послал вам наставника бесстрастного и святого. Вникайте и сами в Божественное Писание и писания святых отец. Это должно служить вам всегда поверкой наставлений учителя и собственной вашей жизни. Согласующееся с Писанием усвояйте себе и содержите в уме, а ложное и чуждое ему старайтесь отгонять от себя, чтобы не прельститься»Троицкий Патерик. С. 174..
Естественно, духовная жизнь Руси не сосредоточивалась в одних лишь монашеских обителях. Важная просветительская, нравственно-очищающая роль Церкви, равно как и ее роль общественно-политическая, все более осознавались великокняжеской московской властью: и действительно, церковная помощь в собирании Русской земли была поистине неоценима. Как и ранее, в эпоху Куликовской битвы, так и теперь Церковь продолжала укреплять дух народа в его борьбе с монголо-татарскими завоевателями. Оказала она поддержку и сыну Василия II Темного Ивану III (1440-1505) в последовательно проводимой им политике окончательного освобождения страны от еще постоянно сохранявшейся ордынской угрозы.
Этот «Государь и великий князь всея Руси» (таков был теперь титул Московского князя), трезво оценив всю накопленную наконец мощь Русского государства, повел себя с татарами весьма решительно: добился их ухода с постоянного подворья в Кремле и перестал встречать, как полагалось по древнему обычаю, с поклоном ханских послов. В 1476 г. Иван III вообще отказался уплатить дань хану Ахмату и пригрозил расправиться с ним, если тот не оставит его в покое.
В ответ на это Ахмат в начале лета 1480 г. двинул на Москву большое войско. Иван же, как осторожный и хитрый политик, отнюдь не намеревался приступить сразу к военным действиям. Выйдя навстречу хану, он остановился на Оке у Коломны и тогда же тайно отправил отряды на лодках по Волге в Орду, где, как ему было известно, никаких военных сил татар не оставалось. Ахмат, узнав о присутствии русских войск на Оке, решил пройти к Москве западнее и вышел к реке Угре. Но Иван выслал войска и туда, чтобы занять все переправы. В результате хан перейти реку сразу, с ходу, побоялся - и началось длительное (около полутора месяцев) так называемое «стояние на Угре».
Сам великий князь вернулся в Москву, оставив пока свои дружины у реки, и начал ждать известий о разгроме ордынского тыла на Волге. Он был уверен, что, узнав о разорении Орды, Ахмат тут же бросится в Поволжье для защиты своих поселений. Однако, наряду с надеждой на успех задуманной хитрости, князь, тем не менее, испытывал и некоторую неуверенность в собственных силах; смущала его и явная примиренческая позиция приближенных бояр, страшившихся возможного поражения в будущей битве. Положение же требовало решительных действий. И в это время одна только Церковь, прежде всего в лице тогдашнего Московского митрополита Геронтия (святительствовал с 1473 по 1489 г.), поддержала Ивана, благословив его на смелое противостояние давнему врагу: «Бог да сохранит твое царство и даст тебе победу!.. Мужайся и крепись, о сын духовный, как истинный воин Христов... Избави врученное тебе Богом словесное стадо от грядущего ныне зверя. Господь нам поборник!»Карамзин Н.М. История Государства Российского. Т. 6. Калуга, 1993. С. 235.
Еще более рьяно подталкивал князя на твердый отпор Орде ростовский архиепископ Вассиан, говоривший ему: «Смертным ли бояться смерти? Рок неизбежен. Я стар и слаб; но не убоюся меча татарского, не отвращу лица моего от его блеска»Карамзин Н.М. История Государства Российского. Т. 6. Калуга, 1993. С. 235..
3 октября (ст.ст.) великий князь отправился к войскам, все еще стоявшим на Угре. Чтобы поддержать князя в намерении начать военные действия, архиепископ Вассиан вскоре направил ему сюда даже особое послание, в котором весьма резко пенял Ивану за его нерешительность:
«Ахмат приближается, губит христианство, грозит тебе и отечеству: ты же пред ним уклоняешься, молишь о мире и шлешь к нему послов; а нечестивый дышит гневом и презирает твое моление!.. Государь! каким советам внимаешь? людей, недостойных имени христианского. И что советуют? повергнуть ли щиты, обратиться ли в бегство? Но помысли, от какой славы и в какое уничижение низводят они твое величество! Предать землю Русскую огню и мечу, церкви разорению, тьмы людей погибели! Чье сердце каменное не излияется в слезах от единой мысли? О Государь! кровь паствы вопиет на небо, обвиняя пастыря. И куда бежать? где воцаришься, погубив данное тебе Богом стадо?.. Нет, ты не оставишь нас, не явишься беглецом и не будешь именоваться предателем отечества!.. Отложи страх и возмогай о Господе в державе крепости Его!.. Ангелы снидут с небес в помощь твою; Господь пошлет тебе от Сиона жезл силы и одолеешь врагов, и смятутся, и погибнут... А мы Соборами Святительскими день и нощь молим Его, да рассыплются племена нечестивые, хотящие брани; да будут омрачены молниею небесною и как псы гладные да лижут землю языками своими!.. Да будет тако!»Карамзин Н.М. История Государства Российского. Т. 6. Калуга, 1993. С. 237-238.
Осторожный князь между тем не торопился принимать окончательное решение. Исподволь он все же готовился к сражению, ибо река уже замерзала, и Ахмат мог вот-вот перейти ее по льду без особых помех. Время шло, но обе стороны почти не вели никаких военных действий. Однако выдержка Ивана в конце концов принесла ему успех - он уже начал было отводить войска от берега Угры, как пришла долгожданная весть: узнав о набеге русских отрядов на волжские улусы, Ахмат II 24 ноября 1480 г. повернул с Угры на Волгу без боя. Менее чем через месяц он был убит в степи ханом Иваком.
«Да не похвалятся легкомысленные страхом своего оружия, - замечает летописец. - Нет, не оружие и не мудрость человеческая, но Господь спас ныне Россию!»Цит. по: Толстой М.В. Указ. соч. С. 303. В благодарность Божией Матери, с Чьим заступничеством народ и на сей раз справедливо связал свое спасение, в Москве был установлен особый ежегодный крестный ход 23 июня (6 июля) с чудотворной «Владимирской» иконой, перед которой неустанно возносились молитвы на протяжении всех дней противостояния врагу (по преданию, икона некоторое время находилась в стане воинов на Угре, после чего составитель Казанской летописи даже записал: «И могу нарещи ту реку пояс Самыя Пречистыя Богородицы, аки твердь от поганых защищающу Русскую землю»Карамзин Н.М. Указ. соч. С. 331..
Так Русь обрела долгожданную свободу. Татаро-монгольское иго ушло наконец в прошлое, а ордынцы с тех пор превратились в обычного внешнего врага, лишь время от времени тревожившего московитов отдельными своими набегами. Отныне на европейскую арену выступило молодое, независимое и полное сил Московское государство. К тому времени оно вобрало в себя Новгород с его огромными северными землями, по сути, и Псков, а в 1485 г. присоединило к себе также и Тверское княжество.
Церковь искренне и последовательно способствовала как объединению отдельных русских земель вокруг Москвы, так и укреплению в ней самодержавной власти, освященной авторитетом еще библейской традиции. В своем патриотическом служении и сама Церковь обретала все больший общественный и даже державно-политический вес, естественно стремясь обеспечить себе поддержку со стороны православного «Государя и великого князя».
Продолжавшийся рост государственной значимости Церкви соответственно находил и свое внешнее выражение в дальнейшем развитии православной русской культуры и, в частности, в ширившемся по всей Руси храмоздательстве, что нередко велось под непосредственным покровительством великого князя.
Так, при Иване III в Московском Кремле под руководством итальянского архитектора Аристотеля Фиораванти в 1475-1479 гг. воздвигли существующий и поныне кафедральный Успенский собор. Вскоре же, в 1484-1489 гг., псковские зодчие создали основное ядро кремлевского государева Благовещенского собора, позже обстроенного галереями. А спустя всего лишь полтора десятилетия также в Кремле архитектором Алевизом Новым было начато строительство еще одного собора, Архангельского (1505-1508), - храма-памятника, или великокняжеской усыпальницы (здесь, например, погребен святой Димитрий Донской). Эти величественные постройки Кремля в полной мере отвечали общепризнанному уже тогда статусу Москвы как духовного и политического центра возрожденного древнерусского государства.
Все новые кремлевские храмы сразу украшались росписями и иконами, при создании которых, безусловно, ведущую роль сыграл последний великий художник Древней Руси - Дионисий (упомин. с 1467/77; + ок. (до) 1508?).
Хотя в своем творчестве Дионисий все еще пытался следовать своему гениальному предшественнику, преподобному Андрею Рублеву, сам он уже человек относительно новой формации - «свободный художник», постоянно разъезжавший по Руси для выполнения всевозможных заказов. При всей верности Дионисия традиционным иконописным канонам, необычайной одаренности и личном мастерстве, сказавшемся в особом изяществе художественного стиля, это уже более мирской по духу и мастер, и человек, причем не лишенный даже черт некоторого гедонизмаГедоиизм (от греч. hēdonḗ - удовольствие) - этическое учение, первоначально развитое древнегреческой киренской философской школой (IV в. до н.э.); целью жизни и высшим благом признает наслаждение; добро определяется как то, что приносит наслаждение, а зло - как то, что влечет за собой страдание. - Ред.. Недаром в его биографии имел место почти анекдотический, но, по сути, исполненный, как говорили в старину, при́точного (от церковнославянского слова «притча») смысла, прискорбный случай нарушения им поста при выполнении заказа в монастыре преподобного Пафнутия Боровского (художники, трудившиеся здесь, правилам поста, естественно, должны были подчиняться).
Преступив заповедь настоятеля обители, мастер вместе с помощниками однажды попытался потихоньку поужинать в монастырских стенах скоромным - запеченной с яйцами бараньей ногой, но, как повествует средневековый автор «жития» Пафнутия, пища оказалась вдруг испорченной, а сам Дионисий в наказание тут же заболел «лютым недугом» - не мог сдвинуться с места, и на него «напала чесотка»; лишь немедленно покаявшись перед преподобным Пафнутием, он встал утром полностью здоровым. Совершенно немыслимо представить, чтобы подобное случилось, например, с Рублевым.
Хотя Дионисий и смирял свой несколько излишне свободомыслящий дух работой в многочисленных монастырях Руси, это уже представитель иной эпохи, более обмирщенной, более огосударствленной, более регламентированной и этикетной. Он всегда - блестящий художник-эстет, порой даже художник-духовидец (хотя второе реже). По существу же, это последний значительный мастер, следовавший великой древнерусской иконописной традиции; лишь в ней он находит твердую опору для своего (иногда, быть может, даже слишком изысканно-рафинированного) искусства. Нередко Дионисий стремится воспроизводить лучшие художественные образцы прошлого, но, однако, сам уже не всегда является тайнозрителем откровений Святого Духа, какими неизменно оставались в своем творчестве его более духовно-проникновенные предшественники - Феофан Грек и преподобный Андрей Рублев.
К сожалению, во время грандиозного московского пожара середины XVI в. значительная часть стенных росписей, выполненных Дионисием, его сыном Феодосием и другими членами их художественной мастерской, погибла и была тогда же поновлена, а в XVII столетии они и вовсе были заменены новыми стенописями; отдельные участки прекрасных фресок Дионисия и его учеников сохранились лишь в кремлевском Успенском соборе. Однако и сегодня достаточно полное представление о замечательном искусстве этого мастера дают как некоторые его иконы («Святой митрополит Петр» - в том же Успенском соборе; «Святой митрополит Алексий» из Кремля и «Распятие» 1500 г. из Павло-Обнорского монастыря - обе иконы ныне в Третьяковской галерее), так и прославленные, по счастью, почти полностью дошедшие до наших дней прекрасные фрески 1502 г. в Ферапонтовом монастыре на Вологодчине.
Идея крепкой самодержавной власти на Руси еще яснее и определеннее воплотилась в государственной деятельности следующего великого князя - Василия III (1479-1533). При нем к Москве присоединились Рязанское и Новгород-Северское (часть северной Украины) княжества, почти полностью было сокрушено Казанское ханство.
В 1522 г. Василием был также возвращен древний Смоленск, захваченный ранее Литвой. В память об этом событии в Москве основали Новодевичью обитель с выстроенным несколько позднее прекрасным собором в честь прославленной чудотворной иконы Божией Матери «Смоленской». С этого времени «Смоленская» икона Богородицы начала пользоваться еще бо́льшим почитанием на Руси - во многих храмах помещались списки с нее; один из лучших таких списков можно и сейчас видеть в иконостасе собора Новодевичьего монастыря.
Показательно, что отныне мирское, светское начало все более зримо проступает в храмовом зодчестве. Это сказывается как в использовании ряда чисто декоративных новшеств, нередко связанных с западноевропейской культурой (например, применение элементов ордерной архитектуры Возрождения при строительстве Архангельского собора), так и в сложении новых форм традиционных православных храмов - в частности, небольших и скромных посадских церквей с бесстолпным внутренним пространством, перекрытым крещатым сводом, что придавало им сходство с гражданскими светскими палатами. Для таких сооружений становятся характерны трехлопастные завершения стен, антаблементы-пояски, изящно профилированные цоколи, стройные вертикали пилястр (храм в Городище под Коломной, кон. XV - нач. XVI в.; церковь в Юркино под Москвой, 1505 и 1521 гг.).
Одновременно применялись и более традиционные решения, причем повсеместно в качестве идеальных образцов использовались важнейшие московские постройки, особенно кремлевский Успенский собор, под влиянием архитектурных форм которого строятся пятиглавые соборы - в Ростове (нач. XVI в.), в Хутынском монастыре под Новгородом и в Тихвине (оба в 1515 г.). Архитектурные отзвуки темы кремлевского Архангельского собора, в свою очередь, ощущаются в таких постройках, как собор Лужецкого монастыря под Можайском (2-я четв. XVI в.) и собор в Дмитрове (между 1509 и 1533). Продолжали строить и храмы трехглавые - в духе московской архитектурной традиции XIV-XV вв.: собор Покровского монастыря в Суздале (1518) и собор Рождества Богородицы на Возмище в Волоколамске (кон. 1530 - нач. 1540).
В те же десятилетия рост светских тенденций в церковном зодчестве в известной мере проявился и в сложении, а затем и в быстром распространении архитектурного типа шатрового храма. Прообразом такого рода сооружений, как предполагается, могло стать традиционное шатровое завершение или обычных крепостных башен-«костров», или же не менее распространенных деревянных церквей (недаром в летописных упоминаниях о подобного рода каменных постройках порой говорится, что они построены «вверх на древяно (деревянное. - Ю.М.) дело».
Самый выдающийся памятник древнерусского шатрового зодчества - церковь Вознесения в селе Коломенском (ныне в черте Москвы), воздвигнутая в 1530-1532 гг., о которой летописец записал так: «Бе та церковь велми чюдна высотою и красотою и светлостию, такова не бывала преже того в Руси»Львовская летопись под 7040 (1532) годом. // История русского искусства. Т. 3. М.: Изд-во АН СССР, 1955. С. 415..
Храм этот не остался одиноким сооружением подобного рода в московской архитектуре, и к этому же типу относятся, например, церковь в селе Остров под Москвой (ок. сер. (?) XVI в.), храм в Городне (ок. 1578-1579) и церковь Петра митрополита в Переславле-Залесском (1584). Традиция башнеобразных шатровых храмов сохранялась вплоть до середины XVII в., когда строительство их (как малоцерковных по духу с точки зрения ратовавшего за каноничность православной художественной культуры Патриарха Никона) было запрещено.
Начавшееся укрепление мощи Московского государства нашло в ту эпоху и свое яркое идеологическое выражение в оформившейся под пером монаха Спасо-Елеазарова монастыря, старца Филофея, религиозно-политической доктрине, провозгласившей Москву «Третьим Римом».
Идею эту Филофей высказал в своих посланиях 1514-1521 гг. к Василию III. По мысли известного псковского инока, Москва, как наследница павшего под ударами турок Константинополя - «Второго Рима», должна была стать отныне единственной защитницей и центром Вселенского Православия. Как писал Филофей Государю, «ныне третьего, нового Рима - державного твоего Царства - Святая Соборная Апостольская Церковь, иже в концах вселенной в православной христианской вере во всей поднебесной больше солнца светится. И да знает твоя державность, благочестивый Царь, что все Царства православные христианской веры сошлись в твое единое Царство: один ты во всей поднебесной христианам Царь. И следует тебе, Царь, это блюсти со страхом Божиим»Послания старца Филофея // ПЛДР. Конец XV - первая половина XVI века. С. 436-437 (перевод с церк.-славянск. в моей редакции. - Ю.М.).. «И если хорошо устроишь свое Царство - будешь сыном света и жителем горнего Иерусалима... храни и внимай, благочестивый Царь, тому, что все христианские Царства сошлись в одно твое, что два Рима пали, а третий (т.е. Московская Русь. - Ю.М.) стоит, четвертому же не бывать»Послания старца Филофея // ПЛДР. Конец XV - первая половина XVI века. С. 440-441 (перевод с церк.-славянск. в моей редакции. - Ю.М.)..
Поверхностно-либеральными и порой не слишком честными в научном отношении историками неоднократно делались попытки представить эту идею как сугубо светскую, даже националистическую - лишь прикрытую средневековой религиозной фразеологией. Однако доктрина «Москва - Третий Рим» отнюдь не родилась сколько-нибудь спекулятивным образом, «вне времени и пространства», в голове некоего, далекого от жизни, восторженного романтика-шовиниста; она была прозорливо усмотрена Филофеем при духовно-осмысленном им лицезрении всего исторического пути вселенского христианства: через латинский Рим, через греческий Константинополь, к последнему великому оплоту Православия - славянской Москве. И потому идея эта, конечно же, не националистическая, а сугубо религиозная, церковная, утверждающая преимущественное духовное право России на преемство имперского служения Православию как единственно неповрежденной первохристианской апостольской вере, право на его защиту и проповедь во вселенском масштабе!
Показательно, что отныне и Западная Европа начинает воспринимать Московию как единую, целостную страну с единственным законным ее властителем - Государем. Об этом, в частности, свидетельствует весьма любопытная надпись на старинной немецкой гравюре с прижизненным портретом Василия III: «Я - русский Царь и Господин по праву отцовской крови. Я ни у кого не приобретал государственного титула ни просьбами, ни деньгами. Я не подвластен ничьему закону, и, веруя только во единого Христа, презираю нищенски вымаливаемые почести»Трачевский А. Русская история. Ч. 1. СПб., 1895. С. 257..
При Василии русскими государственными гербами окончательно становятся два изображения (они всегда помещались на государевой двухсторонней подвесной булле-печати): «ездеца» - всадника на коне, постепенно начавшего восприниматься как изображение святого великомученика Георгия Победоносца, и двуглавого орла - прежнего герба Византии, восприемницей которой в духовном смысле и стала Православная Русь. Как и в Византийской Империи, две главы орла, увенчанные коронами, символизировали для россиян идею неразрывного единства Церкви Христовой и христианской Российской державы, в то время как третий венец над этими двумя означал нисхождение благословения Божия на союз Церкви и Православного Государства (на так называемую их симфонию - согласно византийской церковно-политической терминологии).
Безусловно, уже в эту пору на Руси все явственнее проступают черты ее будущего (и уже близкого к жизненному воплощению) сакрально-самодержавного устройства как христианского Царства. Теоретическая идея последнего была, впрочем, достаточно хорошо известна здесь и ранее, хотя бы по данным византийской истории и ее письменных источников; к тому же идея Царства и Царя как единственно законной с точки зрения Церкви власти (законной и мистически, и почти что догматически) весьма подробно была разъяснена еще в 1393 г. великому князю Московскому Василию Дмитриевичу Патриархом Константинопольским Антонием, поучавшим в своем письме князя так: «Святой Царь занимает высокое место в Церкви, он - не то, что другие местные князья и Государи. Цари вначале упрочили и утвердили благочестие во всей вселенной; Цари собирали Вселенские Соборы; они же подтвердили своими законами соблюдение того, что говорят божественные и священные каноны о правых догматах и о благоустройстве христианской жизни; много подвизались против ересей. - За все это они имеют великую честь и занимают высокое место в Церкви... На всяком месте, где только именуются христиане, имя Царя поминается всеми Патриархами, митрополитами и епископами, и этого преимущества не имеет никто из прочих князей или местных властителей. - Невозможно христианам иметь Церковь и не иметь Царя (выделено мной. - Ю.М.). Ибо Царство и Церковь находятся в тесном союзе, и невозможно отделить их друг от друга. - Послушай верховного апостола Петра, говорящего в первом соборном послании: «Бога бойтесь, Царя чтите»...»Карташев А.В. Крещение Руси святым князем Владимиром... С. 371.
Именно подобное понимание особо благодатной природы царской власти (как формы правления, некогда данной людям и освященной Самим Богом), будучи пересаженным на российскую почву, и привело в конце концов к сложению доктрины «Москва - Третий Рим» и к дальнейшим попыткам «симфонизации» церковного и государственного начал в жизни Московского Царства.
Значительное усиление в первой половине XVI в. общественно-государственного, мирского начала в русской жизни не препятствовало, однако, сохранению давней традиции монашеского подвига. Если в Москве и близлежащих землях иночество все чаще брало на себя роль идейно-религиозного вдохновителя церковно-освященной самодержавной власти (хотя порой и ее строгого критика) и более занималось вопросами просветительскими и духовно-культурными, то на севере все также продолжался рост числа сугубо пустынных монастырей.
В этот период здесь, например, «трудничал» в посте и молитве такой известный подвижник, как преподобный Александр Свирский (ок. 1448-1533).
Он был родом из приладожского села Мандеры на реке Оять, притоке реки Свири. Подобно святому игумену Сергию, будущий инок уже в детстве избегал всякой суеты, обычных детских игр и часто постился, вызывая тем даже некоторое беспокойство матери. Когда Амос (так звали его до принятия монашества) вырос, родители хотели его женить, но юноша после знакомства с монахами Валаама загорелся желанием принять иночество в этом монастыре и в 19 лет, тайно покинув отчий дом, отправился в путь. Переправившись через Свирь, Амос остановился на ночевку верстах в шести от реки, на берегу тихого лесного озера. Во время полуночной молитвы он вдруг услышал голос, повелевший ему идти на Валаам, а затем вернуться к этому озеру и основать здесь собственную обитель.
В 1474 г. Амос принимает монашеский постриг с именем Александр и вскоре же поселяется на одном из островов Валаамского архипелага, впоследствии названном Святым (пещера, в которой он жил, сохраняется и поныне). В 1485 г. Александр вновь услышал голос, напомнивший ему о давнем повелении - основать обитель на берегу лесного озера недалеко от Свири. Вскоре подвижник прибыл сюда и построил в чаще келью. Лет через десять к нему пришел и его брат Иоанн; постепенно сюда стали стекаться и другие иноки.
В 1508 г. Александр удостоился чудного явления ему Живоначальной Троицы: во время молитвы в пустыни он вдруг увидел вошедших к нему в дивном сиянии Трех Ангелов с жезлами в руках. Ангелы повелели иноку устроить обитель во имя Пресвятой Троицы. Как говорится в «житии» святого, Господь сказал ему: «Я оставляю тебе мир и мир Мой подам тебе». И тогда подвижник вдруг на мгновение воочию узрел в ангельском образе Самого Христа с распростертыми крылами, Который тут же и стал невидимСм.: Преподобный Александр Свирский // Минея. Август. Ч. 3. М.: Изд-е Московской Патриархии, 1989. С. 318..
В том же году преподобный построил деревянную Троицкую церковь, а в 1526 г. на ее месте воздвигли каменный храм. После этого Александр по настоянию братии принял священный сан и стал игуменом новой Свято-Троицкой обители.
Впоследствии им была поставлена здесь и Покровская церковь; причем строительству ее, согласно «житию», сопутствовало чудесное явление Божией Матери с Младенцем Христом в окружении ангелов: Пресвятая Дева пообещала преподобному не оставлять обитель Своею заботой.
Свирский подвижник отличался особой скромностью и смирением, но был притом и чрезвычайно деятелен, почитая лень матерью всякого греха. Подобно радонежскому игумену, и Александр «первым выходил на труды и больше других трудился: то месил в хлебне тесто и пек хлеб, то носил воду из озера, то рубил и носил дрова, то молол рожь за других своими руками. Никогда не спал он даже на рогоже, а всегда на голой доске или сидя. Одежда его была покрыта заплатами. Иные и смеялись над ним за такую одежду, но он оставался верным себе»Толстой М.В. Указ соч. С. 346-347.. За кротость, молитвенность и любовь к людям святой удостоился особого дара - прозорливости. Вот один из примеров.
Как рассказывает автор его жизнеописания, во время освящения новопостроенного храма Святой Троицы народ подавал преподобному Александру свои скромные приношения на монастырь - деньги и вещи. И вот «соседний поселянин Григорий также хотел подать от себя что-то, но преподобный не принял. Два или три раза Григорий пытался положить дар свой в фелонь игумена, но старец отталкивал руку его. «Рука твоя смердит, - сказал ему наконец преподобный, - ты бил ею мать свою и тем навлек на себя гнев Божий». - «Что же мне делать?» - спросил в сокрушении Григорий. «Ступай, испроси прощение у матери своей и впредь не смей оскорблять ее»»Толстой М.В. Указ соч. С. 347..
Замечательный свирский игумен оставил после себя более десяти верных учеников и «содругов», также причисленных в дальнейшем клику святых. Скончался он 85-летним старцем 30 августа (ст.ст.) 1533 г. Уже вскоре, на Московском Соборе 1547 г., произошла церковная канонизация Александра СвирскогоВ северной письменной монашеской традиции Соборный указ об этом отразился, в частности, в «Обиходнике» Кирилло-Белозерского монастыря конца XVI - начала XVII в., где перечислен ряд новопрославленных святых, в том числе и преподобный Александр (см.: Архимандрит Макарий (Веретенников). Инок Зиновий Отенский - новгородский богослов XVI века // Альфа и Омега... № 1(12). М., 1997. С. 138).; в 1641 г. обрели его мощи, после чего почитание преподобного возросло еще более. Православная Россия всегда молитвенно чтила его не только как замечательного христианского подвижника и выдающегося представителя северорусского монашества, но и как великого «тайнозрителя Божия» - своего рода «новозаветного Авраама», ибо как некогда и тот ветхозаветный праотец, так и преподобный Александр удостоился лицезрения Пресвятой Троицы в образе Трех Ангелов. Духовным завещанием его звучат те немногие слова, что написаны на свитке, с которым преподобный обычно изображается на иконах: «Терпите, братия, скорби и беды, да избавитеся муки вечныя».
Свято-Троицкий Александро-Свирский монастырь со временем стал одним из важнейших оплотов Православия в Приладожье и значительным центром развития здесь как духовной, так и общественно-экономической жизни (в частности, близлежащий к обители город Олонец был основан в 1647 г. на монастырские деньги)Подробнее о преподобном Александре см.: Житие, чудеса и служба преподобного и богоносного отца нашего Александра Свирского, чудотворца. М., 1888; Свято-Троицкий Александро-Свирский монастырь. СПб., 1909..
Известно также, что и в годы Северной войны со шведами при Петре I, и во время Отечественной войны 1812 г. обитель жертвовала значительные средства «на ратных людей». Ныне, после длительного периода, разорения в годы большевистского ига, монастырь вновь возобновлен и давняя традиция молитвенного и труднического жития постепенно в нем возрождается.
Хотя волна столь мощной в прежние Сергиевы времена монастырской колонизации русского Севера к XVI столетию в известной мере спадает, значительные обители, как мы видам на примере Свирского монастыря, продолжали основываться и в эту эпоху. Так, в знаменитом Комельском лесу на Вологодчине, как и прежде, продолжали появляться все новые и новые подвижники, взыскующие пустыннического жития, благодаря которым порой появлялись и новые пустынные монастыри. Среди наиболее известных здешних святых иноков можно назвать преподобных Корнилия (+ 1537) и Арсения (+ 1550) Комельских, а также ученика Корнилия - преподобного Кирилла Новоезерского (+ 1532).
«На Москве» иноческой жизнью продолжали славиться такие крупные монастыри, как Симонов и Чудов (в Кремле), в Подмосковье - Пафнутиев-Боровский и Иосифо-Волоколамский. Но, как и ранее, главной обителью Северо-Восточной Руси оставалась обитель Троице-Сергиева.
И в духовном, и в культурном отношении Сергиев монастырь из века в век признавался всею Московской Русью самым значительным оплотом не только молитвенно-созерцательного, но и деятельного Православия. Поэтому и неудивительно, что обитель эта постоянно расширялась, украшалась новыми храмами и к тому же постепенно превращалась во все более мощную крепость. В 1476 г. псковские зодчие соорудили здесь прекрасный храм во имя Святого Духа, а в 1540-1550-х годах монастырь был окружен каменной крепостной стеной. Как и ранее, троицкие иноки и на всем протяжении XV-XVI вв. неизменно продолжали сохранять, а в известном смысле и развивать искусство традиционной монастырской иконописи и книжной графики.
В определенной степени с Троицким монастырем был связан (правда, в основном уже в позднейший период жизни) выдающийся церковный деятель той эпохи - преподобный Максим Грек (ок. 1470-1555).
Он родился в греческом г. Арте, получил прекрасное образование в Италии, а в 1518 г. прибыл в Москву с Афона для перевода и исправления богослужебных книг. Вначале, недостаточно зная русский язык, преподобный допустил ряд невольных ошибок в переводах. Из-за этого его в 1525 г. незаслуженно обвинили в ереси и даже сослали в Иосифо-Волоколамский монастырь. По преданию, в заточении ему явился ангел, сказавший: «Терпи, старец, этими временными страданиями ты избавишься от вечных мучений».
Через шесть лет Максима после вынужденного покаяния на церковном Соборе перевели в Тверь, где он возобновил книжные труды и составил большой сборник своих полемических (против еретиков) и просветительских сочинений богословского характера. В 1551 г. (подругой версии в 1547-1548 гг.) Иван Грозный окончательно освободил преподобного и поместил на жительство в Троице-Сергиев монастырь. В обители он пользовался всеобщим уважением братии, но пребывать ему здесь суждено было уже сравнительно недолго: через несколько лет он скончался и был погребен в Свято-Духовской церкви.
Уже в конце XVI в. произошла местная канонизация Максима Грека в связи со спасением им Царя Феодора Иоанновича от смерти во время войны, когда святой чудесным образом явился ему и велел выйти из шатра, в который вскоре попало вражеское ядро. Общецерковное прославление преподобного состоялось в 1988 г.
Богословские труды преподобного Максима сыграли значительную роль в развитии древнерусской религиозной мысли, в известной мере не утратив своего духовно-учительного значения и понынеСм. его богословское наследие: Преподобный Максим Грек. Творения: В 3 ч. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1996. (Репринт издания: Сочинения преподобного Максима Грека в русском переводе. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1910.) Обширный справочный материал о творчестве преподобного Максима см.: Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вторая половина XIV-XVI в. Ч. 2. Л., 1989. С. 89-98..
Подводя краткий итог этому историческому периоду в жизни России, можно утверждать, что он стал ключевым как для создания единого общенационального Московского государства, так и для укрепления в народном сознании насущной тогда идеи самодержавия. Русский народ, несмотря на тяжелейшие испытания, выпавшие на его долю, все-таки сумел построить целостное гражданское общество, следуя по мере сил своих пусть и символическому, но весьма жизненному идеалу Святой Руси, неизменно храня верность православным заветам своих предков, «дабы не престала память родителей наших и наша свеча бы не угасла»Из завещания великого князя Симеона Гордого // Тальберг Н.Д. Святая Русь. С. 14..
Русская Православная Церковь
Николаевский Собор
Авторское право © 2012-2024.
Разработчик: Капитула Ян
